Он подтянулся на руках и заглянул внутрь. Оранжерея была не просто сожжена — она была взорвана. Вход в нее был завален почерневшими обломками, остатки разбитых стекол торчали в рамах острозубыми клиньями.
Он вспомнил….
…Он стоял тогда рядом с Сири. Она сорвала траву и поднесла к его носу.
— Что это говорит тебе?
— Это трава, — ответил он.
— Но что это тебе говорит?
— Я не понимаю, учитель.
Чего она хотела? Ферусу было только тринадцать, самое начало его ученичества. Он все время боялся что-то сказать или сделать неправильно.
— Это тоже часть Силы, Ферус. Связь со всем живым — это тоже часть Силы. Закрой глаза. Запах. Хороший. Ну? О чем тебе это говорит?
— О завтраке, — ляпнул Ферус и смутился.
Сири коротко рассмеялась.
— Небогато, но, думаю, это придет. Попробуем другое.
— Учитель? Йоланд Фии не любит, когда кто-то рвет его травы.
Сири развернулась к нему с полными руками цветов и трав.
Она улыбалась.
— Знаешь, Ферус, если бы ты не старался превзойти по накрахмаленности собственную тунику, мы продвигались бы намного быстрее…
Ферус почувствовал, что руки начали дрожать от напряжения, и осторожно опустился обратно. До сих пор он не понимал в полной мере, что возвращение в разрушенный Храм окажется для него тяжелее, чем любые проблемы с имперцами. По крайней мере, сам он, без сомнения, предпочел бы любую стычку со штурмовиками своим воспоминаниям.
Сири, конечно же, была права. Думая теперь о том времени, он вспоминал то свое абсолютное отсутствие гибкости; поглощавшее его целиком старание соответствовать уровню… Как обдумывал и оценивал каждое слово и действие с точки зрения того, как должен говорить или делать совершенный ученик… Ох.
Каждый раз, когда Ферус вспоминал себя в бытность падаваном, он поражался, как кто-то вообще мог выносить его. Только гораздо позже, уже на Беллассе, благодаря дружбе с Роаном Лендсом, он смог отказаться от тех жестких рамок, которые установил для себя. И увидеть, что его «совершенствование» на деле было тюрьмой, которую он сам для себя выстроил; стенами, что отгораживали его от окружающих.
Но Роан и жизнь на Беллассе теперь остались позади так же, как и Орден. Война и Империя разорвали его жизнь надвое, как и жизни многих и многих существ в Галактике. Сначала он не обратил внимания на изменения — захват Палпатином власти происходил так медленно и осторожно; это потом оказалось — жестоко и неотвратимо. Он знал, что во времена смуты многие стремятся к власти, и не заинтересовался очередным претендентом. Когда же маска была сорвана и действительность предстала во всей своей красе, было уже поздно.
