Другим весомым доказательством того, что Сталин взял курс на послевоенное сотрудничество в первую очередь с США и вообще с Западом, служит то значение, которое он, как и Рузвельт, придавал созданию совместными усилиями эффективной международной организации с широкими полномочиями по пресечению агрессии и поддержанию мира. Зачем нужно было Сталину так упорно отстаивать свои позиции в отношении целей и принципов деятельности Организации Объединенных Наций, которые мы и сегодня признаем воплощением мудрости ее создателей, если бы он заранее исходил из неизбежности развала после войны антигитлеровской коалиции?
А воспоминания Громыко, написанные и ненаписанные, однозначно говорят о том, что советское руководство и лично Сталин действительно придавали этим вопросам исключительное значение. Я специально интересовался этим у Громыко, и он подробно рассказывал, какие строгие и вместе с тем конструктивные наказы давал Хозяин ему в 1944 году перед конференцией в Думбартон-Оксе, где вырабатывался Устав ООН. Исходя из этого, а также из других моментов, обсуждавшихся в связи с подготовкой и ходом Ялтинской конференции, у Громыко, по его словам, сложилось твердое убеждение, что Сталин в ту пору был определенно настроен на длительное послевоенное сотрудничество с Западом, и прежде всего с США. В частности, когда в советском руководстве обсуждалась позиция СССР относительно местонахождения штаб-квартиры ООН, Сталин, высказавшись за ее пребывание в США, а не в Европе, аргументировал это целесообразностью активного участия США в мировых делах и нежелательностью повторения в этом отношении истории с Лигой Наций, к созданию которой США приложили свою руку, а затем остались вне этой организации.
Кстати, все это совпадает во многом с впечатлениями, которые вынес из бесед со Сталиным Иден. Как он рассказывал Гопкинсу, по его мнению, у Сталина было два разных плана на послевоенный период: один их них, более предпочтительный для СССР, основывался на предположении, что США и Великобритания будут продолжать сотрудничать с Советским Союзом, а второй — на предположении, что США после окончания войны отойдут от европейских дел. Предпочтительность для Сталины первого варианта Иден усматривал в том, что сам Сталин «не был готов к последствиям установления Россией контроля над европейскими делами».
То, что до определенного момента, наступившего уже после смены президента США, Сталин исходил из предпочтительности сохранения после окончания войны отношений сотрудничества с западными державами, подтверждается практическими действиями СССР в восточноевропейских странах по мере их освобождения советскими войсками. Хотя Москвой, конечно, предпринимались шаги по установлению в них режимов, которые были бы дружественными по отношению к СССР (о чем Сталин, как мы помним, заранее предупреждал союзников), но, вопреки сформировавшемуся впоследствии стереотипному представлению, никакой торопливости в «советизации» этих стран первоначально не проявлялось. Скажем, выборы, состоявшиеся в 1945 году в Болгарии и Венгрии — в условиях пребывания и там, и там советских войск, — принесли успех силам противоположной политической ориентации.
