Значит я заявился к соседям по делу, и этот псишко вдруг подскочив, прихватил меня за интересное место; хорошо — удачно, а то бы я остался при весьма грустном положении. Я взвился от боли, вскричал, чтобы хозяйка приструнила свою любимую собачонку, но титястая бабища, оставив мои жалобы и вопли без всякого внимания, вдруг до оскорбления холодно сказала:
— А нечего и бродить, куда вас не звали.
При этих словах я позабыл про зловредное существо, слепое на один глаз, но возненавидел бывшую буфетчицу. И уже не тень неприязни, но целый непроходимый ров возник меж нашими усадьбами в одну секунду. Ну Бог с ней, с собачкою, она немцами была воспитана, чтобы хватать всех за ляжки; она даже своего хозяина не пускала на постель, когда тот пытался возлечь возле своей "степной бабы". Но эта городская женщина, презиравшая деревенских, считавшая себя воспитанной и культурной, — она не сыскала в душе даже толики сострадательных чувств, не нашарила в памяти и трех извинительных слов. Вот что огорчило меня особенно и до сего дня не освобождает мое сердце от злопамятства. И ничего поделать с собою не могу, братцы, хотя несколько лет минуло и каких только житейских обид не простил я. Хотя, если глубоко копнуть, то и на мне лежит часть той вины, но уже перед кобелишком, ныне покойным; уж слишком я его презирал, часто мы с женою перемывали косточки этой злой собачонке, позднее ослепшей; жалея своих затравленных котов, мы насылали на бородатого кобелька всяких невзгод, чтобы черт его затряхнул, чтобы изъела его нуда и трясуница, и всяческий измор. И токи нашей постоянной, неистребимой неприязни, конечно уплывали за изгородь во владения псишки, который по своей инвалидности уже не перебирался в наш огород и не ставил своих мет по всем углам, презирая нашу гончую, самую недостойную, по его мнению, из всего собачьего племени. Надо сказать, что это был бесстрашный кобелек, размеры противника его нисколько не волновали: будь тот хоть с лошадь, хоть с грозовую тучу, он норовил ухватить сразу за загривок, перекусить холку, впиться мертвым прикусом. Но характером он был чистый деспот: нравный, капризный, честолюбивый, насколько это бывает у собак, всюду ему хотелось быть первым. И вот тот случай деспотизма удивительно совпал с нынешним, когда к нам на дачу забрел дог и присвоил владения себе, не испросив на то разрешения. Иль он сразу уловил страх и растерянность, и тот разнобой чувств, что царили в семье? Об этом можно лишь догадываться, ибо никогда не понять нам собачьего сердца.
