По узкой горной тропе один за другом двигались два всадника, имя одного из них было Конан, другого — Зулгайен. Их путь был достаточно долог, из Айодхьи сюда, в самое сердце Химелийских гор. Все это время всадники ехали не останавливаясь. С раннего утра в их рты не попадало ничего, кроме редких глотков воды из спрятанных под плащами фляжек.
Стройные могучие тела породистых жеребцов под ними были мокры от пота. Ноги, казалось, передвигались с трудом.
— Уже совсем скоро будем на месте, — оглядываясь по сторонам, произнес киммериец.
Правда, в его голосе не было слышно обычной уверенности. Дело в том, что за последних часа два говорил он это Зулгайену уже далеко не в первый раз, однако вместо того, чтобы насладиться наконец долгожданным отдыхом, они были вынуждены продолжать свой путь.
— Послушай, может быть, мы движемся неверной дорогой? — осторожно произнес туранец.
Из горла Конана в ответ вырвался только какой-то неопределенный звук. Все мускулы на его темном обветренном лице напряглись. Черные густые брови наползли на самые глаза.
— О, Кром! — не выдержав, взревел он. — Я не мог ошибиться! Это те же самые скалы, те же деревья, те валуны. Но… мы как будто движемся по замкнутому кругу.
Зулгайен задумчиво кивнул.
И снова проходили часы. Солнце постепенно опускалось все ниже и ниже к горизонту. А всадники, уже почти отчаявшиеся, до смерти усталые, голодные, блуждали по бесконечным петляющим горным тропам.
Скоро совсем стемнело. Ночная прохлада сменила изнуряющий жар дня, и все живое, казалось, искренне радовалось ее приходу. Воздух наполнился удивительной бодрящей свежестью. Природа ожила. Все вокруг заиграло нежными чарующими звуками южной ночи. Изысканной мелодией услаждали они слух редкого случайного странника.
Небо усыпали мириады звезд, ярких, тусклых, разных цветов и величин.
— Посмотри, — сказал вдруг Конан, глядя на ночное небо. — Мне никогда прежде не доводилось видеть такой звезды!
Зулгайен поднял голову.
— Вон та? Голубая? — спросил он.
— Да. Она огромная. А свет ее ярче света луны! — восхищенно говорил киммериец. И знаешь… — вдруг понизив голос чуть ли не до шепота, продолжал он, — мне почему-то кажется, будто эта звезда следит за нами. Какое-то неясное предчувствие, словно тяжелый камень, сжимает мне сердце.
Зулгайен молчал. Но на бледном, с тонкими чертами лице, как в зеркале, отражалась пожирающая его изнутри тревога.
— Боюсь, твое предчувствие тебя не обманывает, — тихим, сдавленным голосом произнес он. — Я не уверен… но думаю, что знаю…
