— Молодая антилопа покладистее старого шакала.
Раоми схватился за рукоять тема,[9] висевшего у него на поясе, повернулся и быстро вышел из зала. Я бросился за учителем, но голос верховного жреца заставил меня остановиться:
— Раоми совершил кощунство, отказавшись выполнить волю Царя царей. Совет жрецов решит судьбу Раоми.
Верховный сановник продолжал, когда жрец умолк:
— Ты талантлив, юноша, ты возведешь усыпальницу.
Фараон кивнул и встал. Прием закончился. Я выбежал из тронного зала, перехватив насмешливый взгляд Ахрома. Помчался к учителю, чтобы передать ему слова верховного жреца, но Раоми не дал мне говорить:
— Я знаю все, — сказал он, — Жрецы давно хотят избавиться от меня. А теперь представился случай. Они могут обвинить меня в кощунстве, даже если я возьмусь за строительство усыпальницы. Ведь я стар, могу умереть до окончания работ, пирамида останется недостроенной. Они нее обдумали. Минхотеп…
Совет жрецов решил судьбу учителя. Раоми вышел проводить меня, мы попрощались, и я ушел, глубоко задумавшись. Сзади послышались крики, я обернулся. Учитель лежал на камнях, убийцы склонились над ним. Я крикнул и бросился назад. Увидев меня, убийцы разбежались. Раоми был мертв, тем торчал у него между лопаток. Я рыдал, как женщина, и в конце концов упал в беспамятстве.
Я провалялся в болезни две недели. Сначала бредил, и мне виделись ожившие памятники, потрясавшие каменными руками, каменные лица с нубийскими приплюснутыми носами хохотали гулким смехом…
Богам было угодно, чтобы, едва я начал понемногу вставать с постели, ко мне явился сам верховный сановник Фалех. Меня призывал Царь царей. Зачем?
Слуги повели меня под руки, а Фалсх шел рядом и говорил:
— Раоми понес заслуженную кару, ибо перед богами равны и простой землепашец, и великий скульптор. Царь царей даст тебе новый заказ. Но ты не должен удивляться. Ты должен помнить: то, что происходит в Кемте, угодно богам…
Когда мы подошли к тронному залу, слуги отпустили меня, и мы с верховным сановником вошли вдвоем. Я поднял голову к возвышению, на котором стоял трон, и посреди зала упал на колени, ибо силы оставили меня, когда я увидел.
На троне владыки Кемта восседал, величественно подняв голову, осененную уреем[10] нубиец Ахром.
— Раб?! — вырвалось у меня. Лица писцов вытянулись, а нубиец, отшвырнул в сторону кнут и связку прутьев — символы царской власти — бросился на меня. Схватив меня за волосы, он прохрипел:
— Ты — мой раб! Ты — мой пес! Стоит мне пожелать, и тебя раздавят!
