— Эти инструменты — подарок отца, — сказала Юра, — а лучшие подмастерья помогут тебе выполнить заказ Великого Дома и… обещание, которое ты дал мне.
Я понял, что она многого не знает, и решил не открывать ей того, чему сам стал свидетелем.
— Мое сердце у твоих ног, госпожа, — сказал я.
С этого дня я начал работать над двумя статуями под неусыпным наблюдением подмастерьев Хирама и Джхути, которых с удовольствием колотил при каждом удобном случае. Работал быстро. Если одну из скульптур — фараона — надлежало выполнить, точно соблюдая все каноны, то вторую никто не мог помешать мне высечь так, как я хотел. Работая, я размышлял о том, что умею, оказывается, меньше, чем какой-нибудь раб из Вавилона. Как-то Раоми показывал мне привезенную с далекого севера вещицу: вырезанную из кости головку девушки. Лицо северной красавицы, удлиненное, с острым профилем. В то время я не смел признаться самому себе, что никогда не видел лица более прекрасного, и упорно твердил, что это работа варвара, что даже смотреть на нее — кощунство…
Когда обе статуи были почти готовы, я бросил работу. С утра до ночи бродил по саду, хотел видеть Юру и встретил ее в одном из коридоров дворца. Вероятно, я выглядел довольно странно, потому что Юра подбежала ко мне:
— Что случилось, Минхотеп?
— Я почти закончил работу. Осталось самое важное, мне хочется, госпожа, чтобы ты была со мной.
Мы вернулись в мастерскую, и, усадив Юру у окна, я приступил к работе. Подмастерья пыхтели у меня за спиной, я чувствовал на себе их подозрительные взгляды. Иддиба принесла еду, мы немного поели и продолжили работу. Юра уснула, и лишь тогда до меня дошло, что уже ночь. Я разбудил Юру, проводил ее во дворец. Вернулся и прогнал подмастерьев. Они вышли и встали у дверей: было слышно, как они переговаривались.
Я работал до утра. В окне брезжил свет зари, когда я забылся тяжелым сном, полным кошмарных сновидений.
Проснувшись, прежде всего увидел серые от ярости лица подмастерьев, а затем — Юру. Девушка смотрела на свое изваяние с испугом, сложив руки у подбородка.
— Минхотеп… Что ты сделал, Минхотеп? — тихо сказала она.
И только тогда, увидев свою работу при ярком дневном свете, я понял, что сотворил чудо. Мраморная Юра была живой. Лицо казалось грустным, углы рта были опущены, в них затаилась обида. Это лицо можно было узнать среди тысяч одноликих парадных статуй, потому что только оно жило своей, а не чужой жизнью. Да, это было чудо. И святотатство. Я надеялся найти в глазах Юры признание своей победы, но прочел в них лишь испуг.
