— Если вы точно думаете, что нѣкоторое общество необходимо для моего сына, — поспѣшно сказалъ онъ, какъ-будто ни минуты не прошло иослѣ ея предложенія, — то гдѣ же миссъ Флоренса?
— Ничего не можетъ быть лучше, какъ миссъ Флоренса, — съ жаромъ отвѣчала Полли, — но я слышала отъ ея дѣвушки, что не…
М-ръ Домби позвонилъ и молча продолжалъ ходить по комнатѣ, пока не явился слуга.
— Сказать, чтобы миссъ Флоренсу пускали къ Ричардсъ когда она хочетъ, чтобъ она ходила съ ней гулять, сидѣла въ ея комнатѣ, и такъ далѣе, Сказать, чтобы дѣти были вмѣстѣ, когда потребуетъ Ричардсъ.
Желѣзо было горячо, и Ричардсъ съ усердіемъ принялась ковать. Смѣло продолжала она доброе дѣло, хотя инстинктивно и боялась м-ра Домби.
— Миссъ Флоренсѣ, — сказала она, — не худо бы по временамъ заходить и сюда, въ эту комнату, чтобы она привыкала любить братца.
Когда слуга ушелъ передавать приказаніе господина, кормилица притворилась, будто няньчитъ ребенка, но въ то же время ей показалось, что физіономія м-ра Домби совершенно измѣнилась и лицо его поблѣднѣло. Онъ поспѣшно оборотился назадъ, и какъ-будто хотѣлъ уничтожить всѣ эти распоряженія, да только стыдъ удерживалъ его.
И она не ошиблась. Онъ видѣлъ въ послѣдній разъ отвергнутое дитя въ печальныхъ объятіяхъ умирающей матери, и эта сцена служила для него вмѣстѣ откровеніемъ и упрекомъ. Какъ ни были его мысли исключительно заняты сыномъ и его блистательною будущностью, тѣмъ не менѣе онъ не могъ забыть этой поразительной сцены. Не могъ онъ забыть, что здѣсь, въ этомъ предсмертномъ прощаньи матери и дочери, для него не было никакой доли. Передъ нимъ, передъ его глазами, были два прекрасныя созданія, тѣсно заключенныя въ объятія другъ друга, a онъ стоялъ подлѣ нихъ какъ отторженный посторонній зритель, и не позволили ему принять участія въ этомъ свѣтломъ проявленіи глубокой истины и безпредѣльной нѣжности!
Такъ какъ всѣ эти образы, со всѣмн мрачными оттѣнками, невольно протѣснялись въ его гордую душу, и никакая сила неспособна была удалить отъ него этихъ воспоминаній, прежнее его равнодушіе къ маленькой Флоренсѣ измѣнилось теперь въ какое-то странное, необыкновенное безпокойство. Онъ почти чувствовалъ, какъ-будто она наблюдаетъ его, не довѣряетъ ему, какъ-будто въ рукахъ ея ключъ отъ той задушевной тайны, въ которой онъ и самъ не отдавалъ себѣ яснаго отчета. Ему казалось, наконецъ, будто въ ней таится врожденное понятіе объ этой неправильно-настроенной струнѣ его души, и будто могла она однимъ дыханіемъ привести ее въ движеніе.
