Расположив крещаемого Бориса и назначенного ему в восприемники доктора Боголюбова в нужном порядке и посетовав на отсутствие кадильницы, что не дает возможности согласно последованию таинства окадить комнату и – главное – купель благовонным дымом, он грозно нахмурился и возгласил:
– Благословено Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веко-о-в…
– Р-р-р… Гав! – горько пожаловался на свое одиночество запертый на кухне дог Гриша.
– Тихо там! – яростно крикнул о. Викентий и загремел во всю мощь, призывая Святого Духа, благословение Иордана и очищающее действие Троицы на воду, которой почти до краев наполнен был красный таз.
– Гав! – радостно отвечал ему Гриша.
– Таинство крещения, – потряс рукой с молитвенником ученый монах, – и кабысдох! Где это видано!
Профессор виновато потупил голову.
– Хм-м-м, – рыкнул, прочищая горло, о. Викентий и продолжил. – О еже быти ему воде сей банею пакибытия…
Когда сложенными, как для благословения, перстами он трижды прочертил по воде крест и трижды, забирая в грудь поболее воздуха, дунул на нее в четырех точках – так, чтобы из соединения их мысленными линиями тоже образовался крест.
Когда все тем же спасительным знаком, напевая «Аллилуиа» и призывая Сергея Павловича этим ангельским песнопением вместе прославить Творца всего сущего, он трижды провел по воде кисточкой, которую всякий раз макал в баночку с надписью «св. елей».
Когда той же кисточкой, приговаривая: «Помазуется раб Божий Борис елеем радования…», о. Викентий изобразил крест на покорно подставленном лбу профессора, на его груди (для чего раб Божий непослушными пальцами, торопясь, расстегнул рубашку), на ушах, властным жестом повелев Борису Викторовичу повернуть голову сначала в одну сторону, затем в другую, на руках и, наконец, нагнувшись и покряхтывая, на ступнях – дабы ходить крещаемому по стопам заповедей Господних.
Тогда, распрямившись и окинув бледного профессора вдумчивым взором черных глаз, он, как Бог Отец, оценил собственную работу:
– Хорошо весьма. Ныне воссоздан человек по образу Божию.
После чего, передав молитвенник Сергею Павловичу, пригнул голову Бориса Викторовича к тазу.
– Крещается раб Божий Борис во имя Отца… – согнутой в ковш ладонью о. Викентий почерпнул воду, излил ее на темя профессора с явственно обозначившейся круглой лысинкой и молвил, возведя глаза: – Аминь.
И еще раз.
– И Сына…
И еще.
– И Святого Духа… Ныне и присно и во веки веков…
– Аминь! – с веселым облегчением возгласил священноинок. – И ты, чадо, – обернулся он к Сергею Павловичу, – глаголь со мной: аминь!
