Попробовал было Саша Николаич обратиться к лицам влиятельным, которые его знали и были к нему благосклонны, но и в них произошла перемена. Он объяснял им свое положение, они его молча выслушивали, качали головами и говорили, что ничего сделать не могут.
Саша Николаич был настолько наивен, что просил сам за себя, воображая, что этого достаточно, и не понимая, что в особенности в таком городе, как Петербург, для того чтобы получить что-нибудь, нужна прежде всего протекция, то есть чтобы просили другие.
У Саши Николаича кроме самого себя «других» не было никого.
Так или иначе, однако Саше Николаичу приходилось устраиваться.
Житейским опытом и практичностью он не отличался. Да и негде ему было приобрести их.
До сих пор он всегда жил на всем готовом, привык располагать деньгами и тратить их, и не у кого ему было поучиться, как жить дешево.
Оставшись без «средств», то есть без определенной получки в будущем тысячи рублей в месяц, Саша Николаич поступил, может быть, даже слишком решительно, круто изменив свою жизнь. Он отпустил прислугу, которая служила у него по найму, продал свой особняк, обстановку, лошадей, даже лишнее платье, кольца, трости, булавки и запонки.
Вырученная сумма, если и не была чрезмерной, то, во всяком случае, позволяла жить без бед длительное время.
Решив расходовать как можно меньше, он пошел подыскивать себе комнату с мебелью и столовой (он слышал, что такие комнаты дешевле и что в них проще живется), не представляя себе, как он будет довольствоваться дальше таким помещением. Вероятно, это было основной ошибкой с его стороны.
Сумей он сохранить показную внешность — от него не отвернулись бы так скоро и помогли бы ему выбиться в люди. Но он не хотел этого.
Комнату он себе взял в сущности первую же попавшуюся.
Выйдя на поиски, он вскоре наткнулся на одноэтажный деревянный домик с пятью окнами на улицу и покосившимся крыльцом. На потускневшем от пыли и времени стекле крайнего окна был наклеен большой билет с четкой и вполне грамотной надписью: «Сдается роскошно меблированная комната». Саша Николаич направился к двери и вошел в сени.
В те патриархальные времена наружные двери затворялись только на ночь, а о звонках и помина не было.
Из сеней Николаев вошел в темную переднюю, довольно большую, но тем не менее тесную от наставленных в ней шкафов и ящиков. Против входной была другая дверь в комнату, где виднелся край буфета и обеденный стол.
— Кто там? — спросили из этой комнаты, и сейчас же в двери появился лысый человек в халате и с трубкою.
