Наденька, случайно выдав себя графине, была рада тому, что могла говорить с ней о своей сердечной тайне. Кроме как с графиней, ни с кем другим она бы не могла этого сделать.
И вот, когда они сидели так в «Храме любви и размышлений», на дорожке сада показался молодой граф Савищев. Он был без шляпы, шел быстро и держал в руке какую-то бумагу. Его лицо было взволнованно и растерянно настолько, что это превышало меру, возможную для хорошо воспитанного порядочного человека.
Заметив это, графиня издали его спросила:
— Что с тобой, миленький?.. Что там случилось?
— Я не знаю, маман… Это что-то невероятное… — заговорил Костя подходя. Увидев Наденьку, он было остановился, но сейчас же продолжал опять: — Впрочем, может быть, именно Надежда Сергеевна поможет нам через свою тетушку! Единственное средство — довести до сведения государя и просить его…
— Да что такое, миленький?..
— Вот, прочтите, — Савищев подал матери бумагу.
Та долго разглядывала ее и вернула сыну.
— Я ничего не понимаю, мой друг! Во-первых, что значит «расторжен»?
— Уничтожен, маман!..
— Ну-с, тогда это недоразумение!.. Каким образом уничтожен, когда я — графиня Савищева, и все это знают! Это какие-нибудь шутки этих… как говорил Крушицкий… иезуитов! Ты вызови Крушицкого, он все объяснит и уладит!
Графиня все еще не могла привыкнуть называть Крыжицкого как следует и путала его фамилию.
Услышав предложение матери, Савищев произнес:
— Во-первых, Крыжицкий уехал по делам надолго в провинцию, а во-вторых, тут Крыжицкий ничему не поможет, а только один государь!..
— Ах, погоди, друг мой, ты говоришь совсем не то!.. Я просто поеду к князю Алексею, и он все выяснит! Зачем непременно думать дурное?
— Да не думать, маман!..
— Ах, миленький! Ведь мы ничего никому дурного не сделали! — воскликнула графиня. — Нет, скажи! Разве мы сделали кому-нибудь дурное?
— Нет, — ответил Костя.
— Ну, так и с нами ничего дурного не случится! — уверенно произнесла графиня, воображая, что высказывает неопровержимый убедительный довод, и повторила еще раз: — Я поеду на днях к князю Алексею, и он там скажет, чтобы нас оставили в покое!
Князь Алексей занимал довольно видное место в Петербурге, а графиня воображала, что он всемогущ, и хотя и не знала наверное, но дело ей представлялось настолько мало серьезным, что, по ее мнению, достаточно было слова князя Алексея, сказанного вообще…
— А теперь вот что! — предложила она. — Пойдемте в дом и будем чай пить!..
