— Какого Симеона? — удивился Саша Николаич.
— Таким было истинное имя убитого, — объяснил евнух. — Его звали Симеон Ассемани. Давно-давно он был облагодетельствован одним человеком, но отплатил ему предательством. Боясь мести, он скрылся.
— Ну, что же! Он только пошел по стопам Хассана, основателя секты, тот тоже поступил так же.
— Да, да, вы знаете историю вероломного Хассана — Симеон пошел по его стопам, вы правы! — произнес евнух. — Много лет протекло с тех пор, как он предал своего благодетеля. Тому тоже пришлось скрыться из-за такого предательства Симеона. Он уехал в чужую страну и так изменил свой облик, что его невозможно стало узнать. Они снова встретились с Симеоном и тот не признал своего бывшего благодетеля, хотя тот узнал его тотчас же. И вот Симеон стал вредить ему. Он всем вредил, а тут он хотел занять место этого человека. Этот же человек приставил меня к Симеону, чтобы я следил за ним и предотвращал его предательство…
Нельзя было сказать, чтобы рассказ евнуха был особенно связным, но самую суть Саша Николаич понял. Все более и более личность Крыжицкого вырисовывалась в неприглядном свете, и, чем определеннее становилось это, тем спокойнее чувствовал он себя. Разговор с евнухом утешил его…
— Вы знаете, какой сейчас со мной произошел случай? — сказал Тиссонье Саше Николаичу, когда они снова сели в бричку, чтобы ехать домой на мызу. — Представьте себе, что я сошел в общую столовую, оставив вас с этим типом — евнухом, сел за столик и спросил себе газету и кофе, чтобы не сидеть так, без ничего. Вдруг ко мне подходит слуга и говорит: «Господин Тиссонье (меня тут, слава Богу, знают), не можете ли вы оказать нам помощь?» — Я ему отвечаю: «В чем дело, мой друг, и какая вам от меня нужна помощь?» «У нас тут больной постоялец, — говорит слуга, — он иностранец». «Тогда пойдите за доктором, — советую я, — если он болен». Доктор, оказывается, ходит к нему два раза в день, потому что его болезнь очень серьезна и он почти при смерти. Я пожимаю плечами и говорю: «Что же я могу сделать?» Но дело в том, что иностранец может объясняться по-французски и по-русски, а слуга-голландец не может понять его. Больному что-то нужно, он сердится, а понять его не могут. Хозяин, который говорит по-французски, отлучился по делу об убийстве… Так вот слуга просит меня пойти и узнать у больного, что ему нужно. Я, конечно, с удовольствием иду. И представьте себе мое удивление, когда в больном иностранце я узнаю, кого бы вы думали?
