Уже не удивление, но какой-то страх удивления охватил Артемия.
— Неужели вы могли простить, неужели вы имели полную возможность мести простили?
— Я не простил, — спокойно ответил граф, — но предпочел большее удовольствие меньшему. Отмстить я имел возможность, может быть, более и сильнее, чем кто-нибудь, но я был в силах заставить злого человека вернуться на путь истинный и постарался сделать это.
— И что же, вернулся он, стал лучше?
— Я думаю, что да. Впрочем, вам об этом, может, знать лучше меня.
Артемий раскрыл большие глаза.
— Мне? — переспросил он.
— Да, вы знаете этого человека, он вам известен. Это — Джузеппе Торичиоли.
— Торичиоли? Этот скромный и тихий итальянец, наш итальянец, который живет теперь у князя?
— Да, ваш итальянец, который живет теперь у князя.
— Но разве он был способен на такой поступок?
— Как видите, был способен. Впрочем, тогда, в Генуе, он был на девятнадцать лет моложе и чувствовал себя совсем иначе. Тогда он жил не трудясь, проживая последние крохи своего наследства.
— Торичиоли, Торичиоли! — качая головой, проговорил Артемий. — Кто бы мог ожидать этого! Сколько лет я знаю его: и могу вас уверить, что ничего не замечал за ним дурного.
— Ну, вот видите ли; значит, я был прав. Он мог начать новую жизнь, выйдя из той обстановки, в которой был. Я поставил ему условием удаление из Италии.
— Да, да, он стал другим человеком, — подтвердил Артемий.
— Может быть, не совсем еще, — улыбнулся граф, — но теперь, наверное, уже станет.
— Да, да, — растерянно повторил Артемии: мысли его окончательно путались и с поразительной быстротой менялись одна за другою.
Граф, встав со своего места, произнес:
— То, что я вам сказал, не должно быть известно никому. Когда почувствуете особенно сильный прилив своего горя, вспомните о моем рассказе. Ваше несчастье еще очень поправимо. Она жива, она не принадлежит никому и может снова полюбить вас. Терпите — будущее вознаградит вас.
И он простился с Артемием, которые, пораженный, продолжал сидеть неподвижно на своем камне.
