В первую минуту он решил было поскорее одеться, чтобы выйти к князю, но сейчас же передумал это, потому что лучше было, если Андрей Николаевич воочию убедится, что он действительно болен и лежит. И Карл постарался придать лицу как можно больше уныния и грусти, полузакрыл глаза, натянул на себя одеяло и, в знак своей слабости, склонил голову на сторону.
Едва успел он принять соответствующую позу, как дверь отворилась и вошел старый князь.
— Лежите? — проговорил он. — Мне сказали, что вы больны, значит, серьезно больны?
Андрей Николаевич опять говорил Карлу "вы".
"Плохой знак!" — подумал тот.
Князь вошел очень храбро, но войдя уже заметно сожалел, зачем пришел сюда, потому что собственно не имел ничего сказать Карлу. Однако он понимал, что встреча их все же необходима, и пошел к барону,
— Благодарю вас, князь, — слабым голосом ответил тот, — мне Торичиоли давал лекарство, он находит, что это пройдет.
Карл говорил одно, а думал совершенно другое: он думал о том, какую имеют связь этот граф, как его назвал итальянец, Солтыков, и старый князь, разгуливающий с ним по саду, и сам наконец Торичиоли. Карл находился еще под впечатлением появления и ухода перебедовавшегося итальянца.
— Итальянец — не доктор, — ответил князь. — Не послать ли за настоящим?
— О, нет, не надо! — поспешно перебил барон.
— Отчего же? А то вот проезжий есть… говорит, он — тоже доктор; пусть посмотрит.
И князь вернулся к двери и впустил в комнату Шенинга. Он распоряжался, как хозяин, потому что привык считать хозяином в Проскурове только себя.
Удивление Карла росло. Тот, кого князь называл «доктором» и впустил сейчас, был только что итальянцем показан ему, Карлу, под именем графа Солтыкова.
"Что за чепуха?" — недоумевал барон.
Но Шенинг, или тот, кого называли так, быстро приблизился к его постели, окинул его сосредоточенным, внимательным взглядом и посмотрел прямо в самые глаза его. Барон невольно опустил веки. Казалось, ему заглянули в самую душу и поняли все его помыслы.
— Цвет лица — прекрасный, — сказал Шенинг, затем попробовал голову Карла, тронул его руку.
Эйзенбах так растерялся от того тона, которым доктор сказал, что у него прекрасный цвет лица, что не успел опомниться и высказать сопротивление осмотру…
— Да он здоров, — проговорил вдруг Шенинг.
— Как здоров? — переспросил князь.
— Совершенно здоров, могу вас уверить. Даже излишней мнительности нет; это — простое притворство, и только.
Карл вскочил на постели. Резкие слова доктора взорвали его.
