— Кто же это? — спросил опять Карл.
Но Торичиоли не слыхал этого вопроса и снова не ответил. Эйзенбах стал настаивать дольше.
Мало-помалу, медленно Торичиоли пришел в себя. Он выпил воды, отер платком бледный свой лоб, глубоко вздохнул и заговорил:
— Если бы за минуту пред тем мне сказали, клянусь всеми святыми… голову свою заложить… я не поверил бы, что это могло случиться… Откуда ему попасть сюда?
Эйзенбах повернулся на кровати и сказал, видя, что теперь наконец можно говорить с итальянцем:
— Ну, постойте! Чего же вы так испугались? Что случилось особенного в том, что вы увидели этого господина? Воскрес он, что ли? Были вы уверены, что он умер?
— Нет.
— Ну, так что ж тогда? Это — ваш соотечественник, как его зовут?
— Comte Soltikoff.
— "Comte Soltikoff", — повторил Карл, пожав плечами. — Это — русская фамилия: "граф Солтыков". По всей вероятности, проезжий или, может быть, новый сосед здешний, подъехал к княжескому парку и вышел погулять… Вы давно знакомы с ним?
— Да… да, — все еще рассеянно повторял Торичиоли, — да, тут нет ничего особенного, все это, может быть, очень просто… Soltikoff — русская фамилия… но девятнадцать лет тому назад в Генуе, и теперь вдруг здесь… Нет, это очень странно!..
— Значит, это — ваш давнишний знакомый? Вы пойдете к нему?
— Per Bacco {Клянусь Бахусом! (ит.).}, барон! Я останусь лучше с вами, — ответил Торичиоли, испуганно взглянув Карлу в лицо, и спустил на окнах, якобы от солнца, шторы.
Только что Торичиоли успокоился немного, выразив намерение остаться в комнате барона, как появился лакей. Итальянец с новым испугом взглянул на него.
— Там вас спрашивает дворецкий, — доложил лакей, обращаясь к Торичиоли.
"Так и есть!" — подумал итальянец.
Но делать было нечего, и он вышел к дворецкому.
Дворецкий Иван Пахомович, угождавший князю с самого поселения его в деревне и очень гордившийся этим, был человек весьма обстоятельный, спокойный и не лишенный своего рода такта.
— Иосиф Александрович, — начал он, когда к нему вышел Торичиоли, — там иностранный господин пришел и просит доложить о нем князю. А ведь вы сами изволите знать, какие обстоятельства теперь, — к князю подойти невозможно… Я на себя не мог взять решение…
Дворецкий говорил с тою полупочтительною фамильярностью, с которою имеет обыкновение обращаться высокопоставленная прислуга не к господам, но к людям, стоящим близко к последним.
Торичиоли, давно привыкший к этой фамильярности, не обратил на нее внимания, тем более теперь, когда мысли его были всецело заняты совершенно другим.
