"Боже, как мог бы я быть счастлив!" — подумал, невольно вздохнув, Карл.
— Ты говоришь что-нибудь? — спросил князь.
— Нет, я слушаю.
— Ну, вот! Так задерживал я тебя недаром. Житье в Проскурове нравится тебе?
— Да, нравится.
— Ты, кажется, не прочь от деревенской жизни?
— Нет, я очень люблю ее.
— И мог бы не выезжать из деревни долго?
— Да, — чуть слышно подтвердил Карл.
Он понимал, к чему клонились эти вопросы князя. Он сознавал, что счастье его жизни должно было решиться сегодня, и князь начал разговор об этом именно сегодня, почти сразу после того, как Карл мог воочию убедиться, что счастье не суждено на его долю.
Если бы Проскуров знал, что испытывает теперь Карл, то не говорил бы так ласково-спокойно. Эта его ласковость и приветливость только увеличивали страдания молодого человека.
А князь, довольный своими мечтами и довольный тем, что пора приводить их в исполнение, не спеша рассказывал, что он в переписке с отцом Карла решил многое: что старик барон выедет на днях из Петербурга и что если Карл не знает, в чем дело, то это «многое» заключается в сватовстве его, Карла, к княжне, для чего-де и едет сюда барон Эйзенбах.
— Твой батюшка, вероятно, писал тебе о наших предположениях, — со мной можешь говорить без обиняков, — продолжал князь. — И едва ли, я думаю, ты будешь несчастлив…
Карл молчал.
Князь истолковал это молчание по-своему и продолжал:
— Затеял я наш разговор для того, чтобы узнать отчасти твои мысли и спросить, как, на твой взгляд, относится к тебе твоя будущая невеста… Я знаю, что моя дочь никогда не выйдет из моей воли, но, понимаешь, мне хотелось бы полного счастья между вами, мне желалось бы услышать от тебя самого, что она будет счастлива с тобою, потому что только тогда я буду спокоен окончательно, чтобы прожить остаток дней своих в ненарушимой радости.
— Этого быть не может! — вырвалось вдруг у Карла.
Однако тут же его охватило раскаяние, зачем он сказал это, и если бы князь призвал его к себе завтра, не сейчас после сцены в саду, если бы у него было время одуматься, приготовиться, то Проскуров конечно ни за что не услыхал от него этих несчастных слов. Теперь же Карл был застигнут врасплох.
— А почему это, сударь мой? — спросил вдруг в один миг изменившийся князь и, словно ощетинясь, приподнялся на кресле, причем впился в Карла блестящими, сразу налившимися кровью, глазами.
Где-то, в глубине души, Проскуров предчувствовал, что его мечты не сбудутся, что тяготящая над ним немилость судьбы не изменится и на этот раз. И вот при словах Карла: "Этого не может быть", — у князя вдруг со всею силою поднялось это сознание вечной неудачи. Да, и на этот раз расчет был неосуществим, как всегда. Но отчего, кто или что помешает ему?
