Задумавшись, долго стояла девушка, глядя вслед уехавшему князю. Теперь она не сомневалась уже, что кортеж направился в Прагу.
Игры были прерваны и испорчены, и девушки с Дубравкой немедленно сели в лодки и поплыли вверх по реке, к Градчину.
Между тем Мешка, встречавшего на каждом шагу кресты, начало мучить сомнение, как эти набожные и суровые Пшемысловичи примут у себя его, язычника.
И неотвязчиво преследовали его россказни о Боривое, которого заставили есть на полу с собаками, не считая его, язычника, достойным сидеть за одним столом с христианами; эта низость возмущала Мешко до глубины души, и при одной мысли о том, что и с ним могли бы поступить так же, он выходил из себя, — он знал, что в случае подобного оскорбления, ни он сам, ни обидчики не остались бы в живых. Поэтому поехавшему вперед Доброславу он строго приказывал напомнить Болеславу, что к нему едет язычник.
— Известите брата Болька, что я язычник, некрещеный, но что по этому самому не позволю ему нанести себе обиды. И если из-за моего язычества он не захочет признать меня братом, то я тотчас же поверну обратно.
Но чешский князь и не думал оскорблять Полянского; это далеко не входило в его планы: Болько искренно желал найти в новоприбывшем союзника, но никоим образом не врага… Они друг другу были нужны.
Медленно и с трудом карабкаясь по проложенной вдоль горы дороге, кортеж приближался к валу, опоясывавшему столицу Чехии.
Издали уже видны были другие порядки, чувствовались другие люди, иной край, большая мощь и знание, принесенные с запада. Каменные стены окружали крепость, а вдали видны были дома с выкрашенными крышами, еще выше блестел на фоне неба и как бы царствовал над всем городом крест костела святого Вита, наполнявший тревогой сердце Мешка.
Он чувствовал, что находится здесь под властью креста. Он возносился над всем и над всеми. Он стоял выше княжеских хором, он поднимался над горами и лесами, упирался в облака; этот таинственный знак захватил и объединил почти мир.
Впиваясь в него глазами, Мешко подвигался вперед; ничего здесь не тревожило его, кроме этого креста, стоявшего так высоко, которому поклонялись и покорялись все короли и князья. Крест стоял уже на полянской и чешской границе; признать этого Бога, значило перейти от свободы к рабству и повиновению. И, глядя на этот гордо блестевший в лучах заходящего солнца знак, казавшийся Мешку самым страшным его врагом, он первый раз в жизни почувствовал себя таким беспомощным.
