Катя была, представьте себе… у офицера!.. То есть она прежде была у офицера, а потом узнала, что я приеду, и пропала…
Что было дальше, представляется мне теперь как во сне. Я выбежал, помню, без шапки, и направился прямо к квартире «офицера».
Небольшая комната, табачный дым, несколько мужчин без сюртуков — за карточным столом. Я дрожал, задыхался; я не мог произнести ясно ни одного слова… Недоумевающие взгляды, потом громкий смех и — «Пошел вон!» Я вышел на улицу и наткнулся на Злючку. В первый раз, после лет детства, я ему обрадовался; в первый раз он встретил меня без насмешки. Он был бледен и страшен.
— Отдай мне эту девушку! Я ее любил!.. — Он схватил меня за плечи, но сейчас же опомнился. — Ты его убил?
Он не получил ответа, взял меня, как ребенка, за руку, и мы вошли в его комнату.
Не помню, решительно не помню… Это был какой-то тяжелый кошмар.
Крик и гам — всё покрывал голос Злючки. Он разломал стул и махал им во все стороны. Что-то потом блеснуло… Кто-то крикнул: «Кровь!.. доктора!..»
Я очнулся в больнице. Проболел с лишком месяц — горячкой. В бреду мне всё представлялся Злючка. Он, по временам, как будто сливался со мною, и мне казалось, что он никогда не существовал отдельно от меня, что это я сам Злючка, что он спрятан у меня где-то глубоко в душе и от времени до времени выползает оттуда, завладевает всем моим существом, а мне самому предоставляет свой прежний, тесный уголок; наконец, изгоняет меня из этого убежища — и я снова получаю самостоятельное существование. В этом горячечном бреду было много реальной правды: мы действительно, так сказать, часто переходили друг в друга. Он окончательно изгнал меня из своего сердца после истории с Катей и, вероятно, погиб от злости; по крайней мере, я его больше не встречал. Я отделался болезнью, и карьера моя в основных чертах была сделана.
1880
НАКАНУНЕ ЛИКВИДАЦИИ
(Рассказ)
Была чудная «украинская ночь». Вернее сказать — было две ночи: одна гоголевская, в селе, потонувшем в вишневых садиках, другая пушкинская, по сю сторону речки, где, на отлогости балки, стоит каменный двухэтажный дом и к самой воде спускается тремя террасами роскошный сад Петра Степановича Попутнова, женатого на Вере Михайловне, урожденной Перининой. Между этими двумя ночами, если и было что-нибудь общее, то разве одна природа, то есть — по теперешнему времени, когда «человек гораздо больше зависит от человека, чем от природы», — самая малость. Яркий месяц одинаково заливал своим серебряным светом и соломенные, и жестяную крышу, и белые стены хат, и кофейного цвета штукатурку барского дома, и ивовые плетни, и железную решетку. Воздух и здесь и там был пропитан опьяняющим запахом свежей зелени, сирени, черемухи, вишни; в его ароматических волнах, кроме ясно выделявшихся раскатов соловья или жужжания майского жука, когда он близко пролетал мимо, одинаково дрожали и те неуловимые в отдельности нежные и страстные, убаюкивающие и подзадоривающие звуки, под музыку которых сначала так сладко мечтается вообще, а потом возникает более определенное чувство: «Кого-то нет, кого-то жаль, к кому-то сердце мчится вдаль!..», другими словами — является сильная любовная предприимчивость. Можно даже сказать, что и любовная предприимчивость — и здесь и там — проявляется с одинаковою силою. Но дальше всякое сходство исчезает, и из одной ночи делается две.
