— Мама! — вбегал Коля в самом интересном месте. — Я пойду гулять.
— Извините… (ко мне). Ты куда хочешь идти? (к нему).
— В сад, к Маше.
— Хорошо, друг мой, только шляпку надень. Подойди, я тебе кушак поправлю. А-а-а!.. (ко мне). Так продолжайте, пожалуйста.
Я возвращался немного назад и продолжал подчеркивать.
— Барыня! Пожалуйте сюда на минутку, — заглядывала вдруг горничная.
— Извините… (ко мне). Чего тебе? (к ней). — И выходила.
— Я думаю, — сказал я, когда она вернулась, — что если б героине (я тогда называл ее по имени. Но теперь не помню) пришлось читать, то она слушала бы так же, как вы. То колбасы поспели бы, то мясо привезли бы.
Она внимательно взглянула на меня и как будто оживилась.
— Странное сравнение!
— Отчего же странное? Оно пришло мне случайно, но я готов продолжать его дальше. Между вами, в самом деле, много сходства: то же спокойствие, невозмутимость, то же счастие…
Она оживилась еще больше.
— Так вы находите меня счастливою?
— Да, вполне счастливой. — И я выдержал ее пристальный взгляд.
— Впрочем, может быть, вы и правы… — сказала она задумчиво. — Я ничего не делаю, имею много платьев — чего ж еще?
Она зевнула в первый раз ненатурально и через минуту продолжала с большей мягкостью:
— Как вы еще молоды, Петр Андреевич.
Я опустил глаза.
— Скажите, пожалуйста, неужто, по-вашему, ничего не делать — счастье?
Я не мог этого сказать. Впрочем, как кому…
— А вы знаете, что и я когда-то, как вы, мечтала о деятельности? Я хотела серьезно заняться воспитанием детей, училась по мере возможности, но убедилась, что только напорчу. Хотела устроить, по воскресеньям, чтения для крестьянских девушек, но мой муж отнесся к этому неодобрительно… Что ж мне остается делать? Хозяйством заниматься? Оно без меня идет гораздо лучше. Так разве надувать себя… Принимать? выезжать? Господи, как это скучно!
Она и не думала зевнуть; напротив, разрумянилась и оживилась окончательно. Интересно, что она больше не зевала во всё время нашего знакомства. Бедная! Как я ей сочувствовал! как я мало знал ее!
Вечером мы гуляли в поле. Анна Михайловна сильнее обыкновенного опиралась на мою руку. В ее лице, движениях, голосе замечалось как будто утомление или нега. Мы сначала шли молча, а потом заговорили о пустяках.
— Как хорошо! — томно начала она, оглядываясь кругом. — Вы любите природу?
Я люблю природу; а она, вероятно, любит цветы.
— Какой мы с вами разговор ведем! — странно улыбнулась она, и мы снова замолчали.
