Я начал подробнее представлять себе всевозможного рода деятельности, потом соединял их вместе, и тогда получалось нечто гармоническое. Неприятные представители разных профессий заменились мало-помалу пылкими молодыми людьми с благородными порывами в сердце, с огнем в глазах, с жарким румянцем оживления на щеках. Между прочим, было много женщин. Взошло яркое солнце, зашумели рощи, заструились прозрачные ручьи, явились тучные нивы, деревья нагнулись под тяжестью плодов, — словом, вышла такая прелестная картина, я так увлекся обработкою подробностей, что не заметил, как наступил вечер и в комнате стемнело.
Легкий удар по плечу вывел меня из области грез.
— О чем ты задумался, голубчик?
То была моя старшая сестра и любимица, Надя.
Она присела ко мне, склонила на плечо голову, и мы несколько минут молчали. Я не отвечал на ее вопрос: она сама приблизительно знала, о чем я задумался.
— А у нас почти совсем денег нет… ты знаешь? — спросила она, словно отвечая на новое направление моих мыслей.
Я кивнул головою.
— Право, это ужасно! Я не знаю, что с нами будет… Когда у нас еще было триста рублей, я взяла тихонько двести и спрятала. Они у мамы под подушкой лежали. Думала, тебе дам; она ведь всё равно растратит. Но она так убивалась, плакала, что я их назад положила. Теперь очень жалею, что не выдержала характера.
Мы снова помолчали.
— Ах, если б мне хоть замуж выйти! За кого угодно, кажется, пошла бы… И что это, Господи, за несчастье на нас такое! Отчего бы маме не быть, как все люди? Жили бы мы хорошо, ты бы поехал в университет, окончил бы, поступил бы на службу, женился…
Я сделал невольный жест неудовольствия. Она переменила разговор.
— Что ты думаешь о Страшилине?
— Малый хороший… А что?
— Он недавно ушел; всё с Катей сидел. Подбивал ее ехать с ним и поступать в акушерки.
— Как! В самом деле? Да ведь он и сам собирался пешком идти.
— Вот то-то. Но он странный такой. Говорит: не размокнете. Всё равно, говорит, придется тут пропадать.
— А она что?
— Боится, конечно. Я ее отговорила. Меня очень удивило это известие. Каков!
А мне — ни слова. Отчего же он меня не пригласил? Злючка очень благоволил к Кате, и она с ним откровеннее, чем со мною. Это мне показалось теперь немножко обидным, хотя, по здравому рассуждению, иначе и быть не могло. Он занимался с нею, когда ее взяли из гимназии, по причине отсутствия книг и платья, и она, естественно, питает к нему расположение, благодарность. А он? И он, разумеется, покровительствует ей, как учитель… Ну а если…
