«Задержанное движение всегда превращается в теплоту», — плаксиво притворился я, якобы хладнокровно размышляю, но собственно никаких мыслей в голове не было — было только одно чувство…
Ах, какое это было чувство, «прекрасная читательница»!.. Если бы с молодой девушки, в первый раз выехавшей в свет в самый разгар бала свалилось платье; если бы только что обвенчавшийся, страстно влюбленный юноша, выводя из церкви новобрачную, вдруг почувствовал, что на ласки любимой женщины может отвечать только слезами отчаяния, — ни та ни другой, наверное, не испытали бы такого жгучего стыда, такого пламенного желания провалиться сквозь землю.
— Ну, ну!.. — раздавались ободрительные голоса.
Я употребил нечеловеческое усилие и поднял. В спине что-то хрустнуло. Согнувшись в три погибели, едва не провалившись с доски, дотащил я бревно до берега и принялся за другое. Оно, это другое, было еще тяжелее. У меня не хватило сил донести его; я пошатнулся, выпустил свою ношу и сам повалился на скользкие доски барки…
— Э, да что ты?…
— Ха-ха! Небось не сладко? — слышались голоса товарищей.
Я смутно сознавал всё, происходившее вокруг. Мне было невыносимо жутко.
— Ну, парень, — серьезно проговорил старик рабочий, тот самый седенький мужичок в красной рубахе, что сидел у мачты, — это, видно, не твое дело; тебе бы сюды не соваться… Дай помогу, что ли!
Но мне не нужна была его помощь. Я встал, молча поднял упавшую с головы шапку и тихо, шатаясь, пошел прочь…
— Утик, хлопци, ей-богу… ха-ха-ха! — слышалось сзади.
— Ишь, щелкопер!
— Чего зубы скалишь? Ну, известно, парень хворый… Из лакеев, должно быть.
Полнейший хаос в голове. Я брел наудачу, едва различая предметы; в глазах дрожали слезы, в ушах раздавалось: «Хворый, хворый»… «Бедный, несчастный, тряпка!» Мною вдруг овладело бешенство. «Отдайте мне мое здоровье, варвары!» — крикнул я, сжав кулаки. К кому я обращался? кого винил? Я и сам не сознавал. Голос мой, то есть не мой, а какое-то тончайшее сопрано, прозвучал весьма минорно и заставил меня опомниться. Проходившая мимо баба с корзиной в руке остановилась и сосредоточенно уставилась на меня удивленными глазами; пепельный салоп, серый платок, вся какая-то серая, лицо морщинистое, доброе, с выражением: «Хворый, бедняжка!..» Пробежала куцая собака с глазами, говорившими как нельзя более ясно: «Проходи, знай, проходи, не трону: найдем и получше, ежели зубы почистить захочется». Проехал ломовой извозчик; у лошади узда была мочалкой перевязана — надо полагать, колечко потерял; какая-то кокарда, какой-то красный кушак, шляпка…
