. Приблизительно с 515 г. Фульгенций Руспийский становится кем-то вроде представителя этих изгнанников. Его перевезли в Карфаген, где разрешили жить в относительной свободе, но он должен был ответить королю в письменной форме на ряд запутанных богословских вопросов. Как показывают дошедшие до нас сочинения из этого «диспута», Фульгенций обращался к королю с формальной покорностью, но на самом деле с догматической суровостью, как то пристало последователю Августина (Ad Thrasamundum regem: Contra Arianos – К королю Тразамунду: против ариан). Очевидно, Трасамунд и его придворные духовники уступали диалектике и казуистике этой школы. В конце концов они отказались от ведения богословских дискуссий и тем самым прекратили последние попытки одолеть ортодоксальное христианство с помощью соответствующих средств. Сложно сказать, кто одержал формальную победу в этой борьбе: само собой, Фульгенций после провала этого нового «религиозного диалога» был вынужден вновь испытать тяжести изгнания; его братья по епископату также оставались в Сардинии до начала правления Хильдериха. И все же во многих отношениях трудно избавиться от впечатления, что с пребыванием Фульгенция в Карфагене наступил окончательный кризис арианства в Северной Африке. С обеих сторон появлялись новые обращенные, однако все еще лишенная руководства ортодоксальная церковь сумела по крайней мере сохранить свой «капитал». Ортодоксальные монастыри в Северной Африке в то время даже переживали свой расцвет и, таким образом, – и в отношении пастырской деятельности- заполняли бреши, возникшие в результате изгнания епископов.
Говоря о духовной жизни во времена Трасамунда, следует назвать нескольких поэтов, таких как Луксорий, Флавий Феликс и Флорентин, которые выдвинулись прежде всего за счет мифологических спекуляций и хвалебных стихотворений, посвященных королю и его столице Карфагену. Из их утрированных описаний – как, впрочем, и из свидетельств ортодоксальной литературы – можно заключить, что во многих отношениях правление Трасамунда все еще было периодом расцвета вандальского государства. Несмотря на нападения мавров, процветали земледелие и ремесла, а Карфаген предоставлял вандалам широчайшие торговые возможности. Король любил роскошь и великолепие и охотно позволял поэтам воспевать себя в качестве строителя, например, роскошных бань. Даже в произведениях Фульгенция или в посвященной ему биографии Ферранда проскальзывает кое-что из этого внешнего блеска. Что парадоксально: эти труды богословского направления возникли отчасти именно благодаря условиям поздневандальской эпохи, а их написанию никто по меньшей мере не препятствовал. Интеллектуальный деспотизм Трасамунда все-таки не приводил ни к какой унификации взглядов, а «гарантировал» духовную свободу, по крайней мере в изгнании. Поэтому письма и другие сочинения Фульгенция ни в коем случае не касаются только проблемы вандальского арианства. Напротив, великий ученик Августина вмешивался в пелагианские споры и рассматривал проблемы, которыми интересовались и в Византийской империи; не случайно богословие Фульгенция повлияло также на схоластику
