– А ты чаще в пенаты заруливай, – беззлобно хмыкнул Марат. – Небось опять отсюда в Майами рванешь?
– Так ведь дела, сам знаешь. Я там второй банк открыл. Как без присмотра оставить?
Посередине ресторана, как раз у нарядной печки-камина, началось какое-то действо. Народ оживился, захлопал, головы синхронно повернулись в ту сторону.
– Что там? – не утерпела Юлька. – Пойду гляну.
– Сиди, – дернула ее за руку я. – Отсюда все увидишь.
Неведомо откуда на площадке появились три разодетых балалаечника и четвертый, с гармошкой. Зал затих. Музыканты вдохновенно вперились в потолок, глубоко вздохнули и.
– Вдо-оль по Пи-ите-ерской. – ворвался под самый потолок мощный бас. И вслед за басом из-за печки выплыл его обладатель – рослый, дородный мужик. Хорошо мне известный народный артист Отечества – Виктор Десятов.
Пел он здорово. По крайней мере, ничего другого, кроме его баса, в ресторане не было слышно. Когда он затянул третью песню, всеми любимую «Ой, мороз, мороз», весь зал подключился нестройным бэк-вокалом.
Потом оттуда же, из-за печки, выпрыгнула его дочка, тоже певица, они стали петь вдвоем, еще и приплясывая. Публика не на шутку возбудилась. Топот ног, отбивающих под столами в такт музыке, стал просто угрожающим. Наконец общее нетерпение прорвалось отчаянным, разудалым вскриком, и на эксклюзивный паркет парой выскочили пузатые мужики, в которых мой наметанный глаз тут же признал самых говорливых депутатов нашего парламента.
Надо отметить, плясали они так же плохо, как и говорили. Но на удивление столь же самозабвенно. Видать, сильно затосковали без публики.
Дальше началось мельтешение рук, ног, над головами взлетали белоснежные платки, балалайки и вовсе потерялись в этом шуме, но музыка уже мало кого беспокоила.
Марат весело скалился, но в общий хоровод не вступал.
– Русский вечер в Куршевеле! – ни к селу ни к городу вдруг радостно оповестил нас тот самый майамский Борис, все еще обретающийся за нашим столом.
Юлька несколько раз порывалась вскочить и присоединиться к необыкновенному дискачу, и мне стоило больших физических усилий, чтобы все время удерживать ее за восторженно прыгающее колено.
– Ну, Дашка, ну че ты, – проныла племяшка, и я вдруг поняла, что дите изрядно назюзюкалось. Глаза ее туманно плавали, плечи дергались, а рот расползался в неконтролируемой глупой улыбке.
Себя я ощущала совершенно трезвой. Голова была кристально чиста, целые абзацы будущего сенсационного материала просто сами собой складывались в моем мозгу, глаза четко фиксировали малейшие детали набирающего силу праздника.
