– Егора?!! – вскрикнула Света и тут же зажала рот обеими руками. – Егора… Но ведь он…
– Все точно, – согласно кивнул бомж. – Покойники не оживают, девочка. Только ты не визжи, а? Меня загребут из-за тебя.
– Не буду, не буду, – заверила шепотом Света. – Какой привет?
– Егорка, скажу тебе, клевый пацан. Был. Он накарябал писульку и просил тебе передать. Я проносил ее в ботинке и… где она только не побывала. Если тебе рассказать, ты и читать не станешь.
– Стану! Давайте записку.
– Не спеши, – повысил голос бомж. – Ты девочка хорошая, Егор сказал, что бабок отвалишь мне за писульку. Видишь мое бедственное положение? С утра не жрамши. Ты вот тут пирожок ела, а знаешь, каково мне было зырить на хавку? У меня кишки в морской узел связались…
– Я дам вам денег. – Света принялась шарить по карманам, отовсюду вынимая деньги и ссыпая их в подставленные грязные ладони. – Вот, берите.
Бомж уткнулся в купюры, бумажки аккуратно сложил, пересчитывал мелочь, а Света нетерпеливо ерзала.
Мимо них прошел здоровенный детина в коричневой куртке, светлых джинсах и клетчатой кепке. Шел он, шатаясь, неподалеку зацепился за дерево, послышались блевотные звуки. Тем временем бомж поднял отвратительно опухшее лицо алкаша в ссадинах и морщинах, в бороздках которых застряла грязь – и это при электрическом освещении. Да он не мылся, наверное, годами. Глянув в сторону детины, бомж посочувствовал:
– Не в кайф пошла. Ладно. Мало, понимаешь, дала.
– Но у меня больше нет с собой.
– Тогда до завтра. – Он встал.
– Подождите! Возьмите кольцо. Оно с бриллиантом, дорогое…
– А че мне с ним делать? Ты глянь на меня. Стану толкать, загребут с ним. Ну, откудова у меня колечко такое? Если купят, то за фуфло. А мне нужны бабки! Поняла?
– Не уходите! – взмолилась Света. – Я принесу завтра, честное слово. Пожалуйста, отдайте сегодня записку… Ну, возьмите кольцо в залог, у меня еще есть серьги. Завтра я их продам… и у вас будет много денег, честно. Оно очень дорогое, серьги тоже… Пожалуйста…
Света разревелась. О, это она умеет делать, причем притворяться ей не приходится, слезы полились ручьями. Бомж растерялся, толкнул локтем Свету, оглядывался по сторонам:
– Ты! Чего ревешь? Закройсь, блин, мать твою в нос и уши! Не, че я сделал? Не, щас как нарисуются мусора… Ладно, я расскажу, а завтра записку отдам, лады? Бабок много принесешь? (Света не знала потребностей бомжа и что в его понимании значит «много», но на всякий случай закивала, мол, принесу много.) В Ялту поеду. Там тепло, зимы почти не бывает, пальмы… Там хорошо, я никогда не был в Ялте. Долго ты хрюкать будешь?
