Наконец, появилась свита, и Алексимо Ре'дьяго приказал перевезти неизвестного в свой замок и позаботиться о его здоровье.
…Боль… Сплошная пульсирующая боль… Начинается в затылке и, не встречая препятствий, отдаётся по всему телу. «Но, если чувствую боль, значит жив?!».
Ярослав с трудом разлепил веки. Деревянные панели… «Что это? Неужели потолок?» Через боль повернул голову вправо, потом влево. Он находился в довольно большой комнате, полностью обитой деревянными панелями. Кроме того, на стенах также обнаружились несколько гобеленов. Прямо напротив кровати разместился огромный камин. Слева — стол с табуретами. Справа — шкаф и глубокое кресло.
"Где же я?"
Ярослав попытался сесть, но волна боли, вновь прокатившаяся по телу, легко смыла даже мысли об этом. Он снова потерял сознание…
…Голоса… Один — бархатный, женский, другой — упругий, мужской, явно привыкший отдавать приказы. Снова темнота…
Снова голоса… Теперь он даже понимал, о чём они говорят — о нём, хотя язык был ему явно не знаком, однако смысл хоть и с трудом, но всё же доходил до ускользающего сознания. Мужской спрашивал о его здоровье, а женский отчитывался об уходе. Судя по услышанному, Ярослав получил травму головы, скорее всего сотрясение, и лежит уже неделю, практически не приходя в сознание…
…Яр открыл глаза. Он находился всё в той же комнате, что и раньше. Боль ушла, оставив неимоверную усталость.
Сквозь открытые стрельчатые окна проникали необыкновенно чистый и свежий воздух, таким Ярослав не дышал, наверное, никогда в жизни, яркий солнечный свет и щебетание птиц. Хлопнула дверь. Вошла молодая женщина с подносом. Яр с удивлением и интересом принялся её рассматривать: небольшого роста, блондинка, миловидная, голубые глаза и странное платье, напоминающее по фасону наряд из исторического фильма, довершал эту картину передник, белый, с кружевами.
— О, льего [1] пришёл в себя! — это был тот самый бархатный голос, так часто слышимый Ярославом в минуты прояснения сознания. — Как вы себя чувствуете?
— Плохо… — язык, казалось, не хотел повиноваться — голос получился не свой, какой-то хриплый и даже немного каркающий.
— Вам что-нибудь принести? — женщина поставила поднос на прикроватную тумбочку — на нём оказался кувшин.
— Воды…
— Господин, льего пришёл в себя, — голос Марсеньи вывел Алексимо Ре'дьяго из задумчивости.
— Уже?
— Да, я дала ему воды, и он тут же засыпал меня вопросами. Но я сказала, что скоро придёте вы и всё ему объясните, я же сама ничего не знаю. Я правильно сделала, господин?
