– Наливай! Что там в самом деле! – лихо крикнул Кольцов.
Царьков и налил. Звякнули, булькнули, закусили.
– А у меня сегодня армянин не умре, – сказал Царьков. – Отходил-таки я его. Три часа качали, а он очнулся и спрашивает: «У вас в городе есть индейский чай? А то нигде индейского чаю нету…»
– Бывают кадры, – сказал постоянно женатый Кольцов, косясь на баянистку. А баянистка молчала.
Говорили, говорили, говорили. Баянистка молчала. Кольцов посматривал на часы, а у временно неженатого стал зреть замечательный план. План зрел, зрел, и вскорости В. И. Царьков-Коломенский упал под стол и под столом совершенно замер в неудобной позе.
Баянистка молчала. Кольцов тогда встал, подошел к зеркалу и увидел свое лицо. Он увидел желтый цвет, вылизанные височки и красненький носик. Но Кольцов все равно любил свое лицо, и зрелище произвело на него благоприятное впечатление.
– Вырубился Валерик, – сказал он, пошатнувшись. – Забрать его – тяжелый, негодяй? Пускай спит. А я, а мне все равно сегодня – никак. Ты меня прости и пойми. А тебе я верю. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Баянистка молчала
– Ты понимаешь, – успокоился Вениамин Давыдович. – Ох ты, ласточка моя!
И поцеловал и вышел вон, ушел – и в комнате стало совсем тихо. В комнате вскорости стало даже совсем темно. Баянистка все молчала, молчала, молчала, а потом устроила на диванчике постель и, прошуршав одеждами, улеглась.
– Батареи-то не топят еще, – кашлянув, сказал из-под стола Валерий Иванович. – И что только думают-то? Холод-то до спины пробирает.
Баянистка молчала.
Тогда-то и вылез в темноту бородатый. Он мигом наклонился над баянисткой: губы красные, борода черная, зубы белые. Баянистка молчала.
– Ложусь! Чего уж там! – бормотал Царьков.
Ловко скинул одежонку и лез уже, и она, отталкивая, уже обнимала, запрокидывалась, и несомненно имели бы мы горький пример случайной связи, когда вдруг что-то как-то где-то неизвестно где – в пространстве ли, в материи ли – что-то вдруг зазвенело и лопнуло.
– Ой, нет! Нельзя! – взвизгнула баянистка.
– Ты чего? – встрепенулся Царьков.
– Нельзя! Мне показалось, будто что-то как-то где-то неизвестно где – в пространстве ли, в материи ли – что-то вдруг зазвенело и лопнуло.
– Ты что? Совсем спятила? Где там у тебя зазвенело? Что там у тебя лопнуло?
Баянистка лежала прямая и строгая.
– Это не у меня, – шептала она. – Это – ЗНАК. Это – голос новой, лучшей жизни.
– Да кому из нас в конце концов нужнее-то? – возмутился Царьков. – Не хочешь, так прямо и скажи.
