– И чего ты такой здоровый, – спрашивал Петька, – а не е… ся? Мне бы твои стати, я бы ух как…
Морща в улыбке губы, Михаил Петрович отвечал:
– Да я-то столько их видел, что от одного запаха теперь мутит, а вот ты на удивление – молодой, прыткий, а насчет женского пола – слаб. С чего бы это, Петька?
Петька, пойманный прямым вопросом, живо уходил от ответа:
– Я в этом деле – зеленый, а вы не обучили.
Или отмалчивался, пристально глядя в глаза Михаилу Петровичу, но правду, вертевшуюся на языке, вымолвить боялся. В бане Мишка-фотограф шлепал Петьку по отъевшемуся заду и приговаривал, как бы шутя:
– И зачем мне баба, когда тут такая Любовь Петровна вертится!
Петька только довольно похмыкивал.
Клиенты быстро привыкли и более того полюбили остроглазого и быстрого на затейливые присказки паренька. Девицы являлись в фотографию расфранченными, с вышитыми платками на плечах, в белых чулках и лакированных туфлях. Толстые, туго заплетенные косы украшали и без того налитые груди. Девицы долго перешептывались и прихорашивались в специальном закутке и затем выплывали оттуда напряженно серьезные, сияя наведенным свеклой румянцем. Петька обожал усаживать их перед камерой. И откуда у деревенского парнишки взялась эта кокетливая щепотная манера? Он принимал вычурные «дамские» позы, которые подглядел в старом модном журнале, прихваченном Михаилом Петровичем из Питера.
– А таперича мы вас изобразим, когда вы своему суженому уже в любви не откажете!
Или другая его любимая присказка:
– Мы вас как Сарру Бернару зафиксируем, когда вы вся печальная и нежная дружка ожидаете.
Он опирал голову о томно сложенную лодочкой ладонь и замирал перед оторопевшей девицей, с трудом понимавшей все эти словесности, однако, всем своим видом выражавшей испуганное благоговение перед бездной образованности и хороших манер.
– А ну, молодой и красивый, – грудь колесом, и руку за лацкан вставьте. Усы у вас, между прочим, сильно топорщатся, а я их маслицем смажу, так что они на фотке, как глянцевые выйдут.
Словом, клиенты любили ходить к «Мишке и Петьке – фотку изобразить». Но разруха катилась тяжелым бревном по раздираемой страстями России, и дела у Мишки-фотографа шли не ахти как, несмотря на городскую популярность Петькиных галантных манер.
Однажды воскресным днем, возвратившись откуда-то изрядно навеселе, Михаил Петрович бросил Петьке, как нечто неважное:
– Приготовь все в большой комнате: свет, камеру – сейчас клиенты будут.
