Дом Анастасии нашли сразу. А чего тут искать? Одна улица в деревне, и та прямая. На пороге покосившейся хаты сидела тощая старуха в беленьком платочке, темном платье и фартуке. Большие коричневые руки с вздутыми жилами держала на коленях. Меж ступней ее ног, обутых в тапочки без задников, дремала кошка. По двору гуляли куры и петух. Приказав жене не высовываться, а водителю не глушить мотор, Хрусталев подошел к забору, на торчащих колышках которого висели крынки и стеклянные банки:
– Бабуля, мне нужна Анастасия.
– Я Анастасия, – просто ответила старуха и приставила ребром ладонь ко лбу, защищаясь от солнца да рассматривая незваного гостя.
– Вы-то и нужны мне. – Он, огибая кучки, оставленные на земле курами, подошел к старухе. – Я заплачу, мне надо...
– Худое дело не стану ладить, – отрезала старуха строго, вперив в него острые, как у кошки, зрачки. – Ишь, приперся! Глаза бегают, озирается... Украл чего?
– Н-нет, я не крал... кажется... я приехал узнать...
– Да к тому ж и брехун. Прощай, – встала и спиной к Хрусталеву повернулась.
– Бабуля, – взмолился он, сложив молитвенно ладони, – умоляю, помоги, чем сможешь. Ну хотя бы разъясни. Я долларами заплачу!
– Сроду ваши доллары не видала и не держала, мне они без нужды.
– Уважаемая Анастасия! – Хрусталев был готов упасть на колени, сраженный проницательностью старухи. Еще слова не сказал, а она про него уж все разглядела. Посему решил выложить ей без утайки свои тревоги. – Страшно мне, может, плохое и задумал, только от страха все это. Помоги мне, пожалуйста, молю тебя...
Она повернула голову, а Хрусталев поразился гибкому движению старухи. Он, например, не способен так же легко поворачиваться – сразу шея скрипит и болит.
– Идем в хату, – сжалилась Анастасия.
Матвей Фомич пошел за ней и попал в девятнадцатый век. Уж думал, люди не живут так бедно. После малюсенькой и темной прихожей оказался в комнате с низким потолком. Старый телевизор, наверняка нецветной, кровать с панцирной сеткой и горой подушек, накрытых кисеей. На полу дорожки, вязанные вручную из лоскутов, такие дорожки вязала и его бабушка. В углу этажерка, у стен венские стулья, какие тоже теперь только в музее увидишь.
– Бедность не нравится? – угадала Анастасия. – А на что мне богатство ваше? От него здоровья прибавится, век длиннее станет? Значит, без толку оно. Ты вон с богатством, а трясешься от страха. Садись и рассказывай.
Едва Хрусталев сел на стул, как вдруг с ним случился словесный стриптиз. Рот открылся сам собой. Легко избавляясь от тяготившей душу ноши, Матвей Фомич поведал Анастасии все свои невзгоды. Забыл о собственной значимости, старухе, явно малограмотной, доверительно высказал то, что копилось годами. Он жаловался на жену, детей, тещу и тестя, на мэра, заместителей мэра, соседей по даче, на здоровье и нервы, на Кима Рощина.
