Я перевела взгляд на Капитолину. Маленькая седенькая старушка, по-прежнему прижимая к губам крахмальную салфетку, окаменев, сидела в кресле у стола и не сводила глаз с умершего. Вдруг она издала глубокий, протяжный стон – больше похожий на поскуливание (и его я расслышала) – и закрылась от нас сморщенной ручкой с зажатой в птичьих пальцах все той же салфеткой. Еще через секунду ее кругленькая фигурка обмякла в кресле, а изящно прибранная головка завалилась набок.
Раиса закричала.
– Замолчите, – оборвала ее я. Я уже стояла возле Капы и энергично оттягивала вверх ее морщинистые, как у черепахи, веки.
– Что с ней? – просипела Раиса, холодея.
– Обморок.
Я пересекла комнату и взялась за трубку телефонного аппарата. На диске я накрутила всего две цифры.
– Убийство, – сухо бросила я в трубку и назвала адрес.
– Уби…
Приподнявшая было голову, Капа вновь откинулась на спинку кресла, закатив глаза. Эти желтоватые белки на фоне густо напудренного лица, мучнистые дорожки от слез и дряблый мокрый подбородок – тетушкина подруга быстро потеряла свой ухоженный вид.
Стук брошенной на рычаг телефонной трубки показался особенно громким – я вздрогнула, не сразу сообразив, что этот звук совпал с отчетливым хлопком входной двери.
– Сбежала. Эта… – Зинаида пощелкала в воздухе сухими пальцами, – ну та, что вместо официантки у вас…
– Лида?!
– Ну да.
Время, оставшееся до приезда милиции, все мы провели в молчании. Тишину нарушали только мокрые всхлипы Капы, которая все-таки пришла в себя после нескольких энергичных пощечин. Она слегка поскуливала – мягкий седой хохолок на макушке мелко подрагивал в такт – и по-прежнему мяла в руке салфетку, покрывшуюся следами раскисшей ее туши и румян.
Вскоре просторный коридор и обе комнаты наполнились молчаливыми людьми, которые мало обращали на нас внимания. Скорчившееся на полу тело было сфотографировано, контуры его обведены мелом, молоденький эксперт, хмурясь, осторожно обметал мягкой кисточкой уцелевшие бокалы и тарелки. Последней в дверном проеме возникла узкая фигура в клетчатом пиджаке и несвежей рубашке – и явление этого человека оказалось для меня неприятным сюрпризом. Ибо со следователем Курочкиным лично у меня связывались далеко не самые симпатичные воспоминания.
Откуда-то появились равнодушные санитары с носилками, и мертвое тело понесли к выходу. Голова покойного запрокинулась, его спутанные кудри упали на глаза, белая рука в неестественном изгибе свесилась через борт носилок – он походил на разломанную, не подлежащую ремонту куклу, которую выносят в утиль.
