Во-первых, в непосредственной близости от вершины до его слуха – сквозь визгливые и жалостливые завывания метели – долетели слова незнакомой, очень печальной и мелодичной песенки.
Мужской глубокий голос душевно выводил – под аккомпанемент скрипки и альта:
Сиреневый закат…
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать – забыл…
И Ангел наш небесный,
Он – мимо пролетел…
Вновь – Мировое Зло?
Иль – глупости – полёт?
Не встретимся никак, уж, множество веков…
Быть может, мы живём
На перепутье снов?
Иль – множества миров?
Что параллельны все?
А за окном – пурга,
А, может, лишь – метель….
И смятая постель – как снег – белым бела….
Ответь мне: а зачем – живёшь ты без меня?
Ответь мне: а зачем – я без тебя живу?
Сиреневый закат….
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать забыл…
И Ангел тихий наш
Вновь мимо пролетел…
«Это же про меня и милую Марию Гавриловну!», – мысленно охнул Петька. – «Это же мы – нечаянно и нежданно – встретились через века и пространства! Знак Свыше, не иначе…».
Во-вторых, перевернувшийся чёрный кожаный возок и слегка подмёрзший труп гнедой лошади испарились без следа. А возле толстого ствола старенькой рябины стоял – как ни в чём не бывало – Глебов японский внедорожник: слегка припорошённый снежком, с наполовину выбитыми стёклами и работающей магнитолой, которая, впрочем, при приближении путника (путешественника во Времени?) надсадно захрипела и смущённо замолчала.
Светло-салатная крыша автомобиля, благодаря регулярным порывам северо-западного ветра, была почти свободна от снега, и на ней отчётливо – в тусклом свете карманного фонаря – были видны многочисленные, тёмно-красные точки.
– Сюрреализм, мать его точечную! – восхитился Пётр, подходя к джипу, прикоснулся пальцем к ближайшему тёмно-красному пятну и, осторожно лизнув испачканную подушечку пальца, констатировал: – Слегка повядшие на морозе ягоды рябины. Упали – в момент аварии – на крышу машины и, соответственно, прилипли…. Так, с этим всё более-менее понятно. Но, к сожалению, пока только с этим…
Он – руками и ногами – старательно отгрёб снег от левого бока автомобиля и с трудом приоткрыл переднюю дверцу. На водительском сиденье обнаружился невысокий снежный холмик-конус, из которого торчала чёрная рукоятка седельного пистолета.
«Это же мой пистолет!», – заторможено подумал Петька. – «Получается, что Глеб с Ольгой никуда не уезжали с места аварии? Получается, что так…. Ошибся уважаемый Николай Николаевич! Они, скорее всего, «провалились» в Прошлое. Там, в чистом поле, где необъяснимо оборвались их же следы…. А где сейчас я нахожусь? В 1812-ом году? Или же в 2012-ом? Непростая загадка. Очень непростая. Очевидно, чтобы её разрешить, придётся – как минимум – дождаться рассвета. Что толку слоняться – не пойми где – в полной темноте? Тем более что фонарику осталось работать-светить минут пятнадцать-двадцать, не больше. Да и чёртова метель, судя по всему, понемногу стихает…».
