Сейчас звериная шкура представляется Барчу верхом блаженства, о котором можно только мечтать. Он отлежал руку, бок и плечо, а ночью чуть не замерз.
Заснуть в этой первобытной обстановке так и не удалось.
Солнце снова накаляет воздух. Вокруг все тот же голый океан, над которым опрокинулось безжизненное небо. Коленка распухла еще больше, и он не может сдвинуть ногу с места.
От жары и утомления мысли Барча начинают путаться. Он пробует привести их в порядок.
Что собственно произошло после того, как он тогда заснул? Он проспал три с половиной часа, больше обычного на целых полчаса.
Тут же, после пробуждения, его вызвал Кэрри.
— Послушайте, — сказал он, — вам, собственно, здесь больше делать нечего. Ведь ваша стихия не животный, а растительный мир. Пусть Апп и Чарли занимаются слонами. А вас я прошу все отложить и слетать на острова Туамоту, там обнаружен вирус, стремительно ускоряющий рост бамбука. Положительно с нашей планетой что-то стряслось! Или, действительно, принесло какую-то живую пыль из космических глубин? Последнее поручение, а потом вернетесь к танталусу!
…Что произошло дальше? Барча подстерегло то самое приключение, которого так жаждала его романтическая душа. И вот он уже вторые сутки на этом безвестном островке. Одна мысль мучает его, все та же мысль — о танталусе. Он снова восстанавливает всю цепь событий, тщательно перебирает каждое звено. О, у него сколько угодно времени для обдумывания. Времени, которого так не хватало в предыдущие суматошные дни.
И вдруг Барч вздрагивает, как ужаленный. Он даже делает попытку приподняться, но острая боль в ноге заставляет его снова повалиться на камни.
Словно в каком-то откровении Барч совершенно ясно и отчетливо представил себе, откуда взялся танталус на нашей планете. Ну, как же он этого не видел? Ведь Свенсен подводил его к этой идее вплотную, только что не ткнул в нее пальцем. Для этого-то он и показывал ему тюрьму микробов, так долго держал в отделе вирусов!
Ну, конечно, танталус возник в результате быстрой и многократной смены форм какого-нибудь давно существовавшего на Земле вируса. Сейчас Барчу кажется, что эта мысль в смутной форме пришла ему в голову еще тогда, когда он рассматривал бесчисленные вариации «пружинок». Он вспоминает, что Свенсен очень внимательно наблюдал за ним все то время, что они находились в этой лаборатории.
Свенсен не захотел почему-то высказать Барчу своей точки зрения. Почему? Может быть, думал проверить самого себя? Или боялся, что, навязывая свое мнение, собьет Барча с другой, возможно более правильной гипотезы? Свенсен, как ученый, очень осторожен в своих взглядах. Ведь в науке нет простых путей: ничего нельзя отбрасывать, все надо учитывать.
