— Не пущу! — Вероника Митрофановна огромной глыбой стала у внучки на дороге.
— Ну, прекращай уже глупостями заниматься, — досадливо произнесла девушка, — как ребёнок, ей богу.
— Глупая, да я просто не хочу, чтобы с тобой беда случилась!
— Да что со мной может случиться? Бабка Серафима умерла!
Настя попыталась сдвинуть бабушку с места, но та, словно огромный бульдозер, стала уверенно оттеснять девушку от калитки. Ввиду очевидного весового преимущества Митрофановны, Настя вынуждена была сдать свои позиции и снова сесть на стул.
— А теперь послушай меня, внученька, — бабушка была серьёзной, как никогда, — раз ты такая упрямая, придётся мне рассказать тебе самое главное.
Настя вздохнула, готовясь слушать очередную галиматью.
— Всем ведьмам, прежде чем умереть, обязательно нужно передать кому-то свою силу.
— Ну и что?
— А то, ты хоть раз задумывалась над тем, с какой стати бабка Серафима так много с тобой возилась, учила тебя?
— Поняла, — с притворной серьёзностью сказала Настя, — она хотела сделать из меня злую ведьму.
— Да она не случайно тебя выбрала! — взорвалась Митрофановна, — из-за глазищ твоих огромных, видно почувствовала в твоём взгляде какую-то скрытую силу! Я давно поняла, что у Серафимы на тебя есть виды, ещё когда ты маленькой была. Ох, сколько я слёз пролила, сколько свечек поставила, каким святым только не молилась! И отмолила! Вы ведь уже лет пятнадцать как не общались?
— Да, действительно, — согласилась Настя, — у меня всё как-то времени не хватало её навестить, да и она не сильно стремилась меня увидеть.
— Вот, это потому, что я свой двор святой водой окропила и в церкви каждую неделю за тебя свечку ставила.
Насте вдруг совсем разонравился этот разговор, в душе поселилась неясная пока тревога.
— Но раз бабка Серафима умерла, значит, она передала свою силу кому-то другому? — стараясь успокоиться, произнесла девушка.
— В том то и дело, что нет, — Вероника Митрофановна горестно покачала головой, — и из-за того, что силу свою ей передать было некому, умирала она страшно. Не приведи господь такие муки принять. Неделю не вставала, хрипела, задыхалась, высохла вся, один скелет остался. Под конец так жалобно просила себе смерти, так плакала, что, на что уж я её не любила, а помолилась, чтоб, значит, избавил её Господь от страшных мук. Хотя не думаю, что на том свете ей легче будет.
«Господи, — подумала Настя, — неужели мой сон был вещим, и я почувствовала, как плохо было бабе Серафиме?»
