Питер действительно точно такой, подумала Гермия.
Он был поразительно привлекателен. Она же сама так походила на свою мать, что тоже догадывалась о своей красоте.
Каждый раз, когда в усадьбе были гости, все мужчины любого возраста стремились поговорить с ней.
– Видишь ли, – задумчиво продолжала ее мать, – нам всегда приходится платить в жизни за все. Ничто не дается даром: и ты, дитя мое, хотя и ощутишь великое преимущество быть прекрасной, заплатишь за это осознанием зависти и ревности других женщин и жизненными трудностями, связанными с красотой.
Я уже почувствовала это со стороны Мэрилин, подумала Гермия, когда меня перестали приглашать в усадьбу, а тетушка начала смотреть на меня с враждебностью даже в церкви Из Оксфорда приезжал домой Питер – семье пришлось пойти на большие жертвы, чтобы послать его в этот университет – и рассказывал не только об интересной студенческой жизни, но и о поездках в Лондон к некоторым из своих друзей.
Наедине с Гермией он говорил, что не может одеваться как его друзья, шьющие одежду у лучших портных.
– А лошади у них, – с сожалением продолжал он, – такие великолепные, каких мне не иметь никогда в жизни!
Ему, как и его отцу, позволяли ездить на лошадях из конюшен графа, но он не мог забрать их с собой в Оксфорд, и ему приходилось довольствоваться лошадьми, которые одалживали товарищи, или брать напрокат из платных конюшен.
– Как я ненавижу бедность! – сказал он раздраженно в предыдущий свой приезд домой.
– Не говори об этом папе и маме, – быстро предупредила его Гермия. – Они расстроятся.
– Я знаю, – ответил Питер, – но когда я бываю в усадьбе и вижу Вильяма со всеми его деньгами, посмеивающегося надо мной не только за моей спиной, но и прямо в глаза и пренебрежительно отзывающегося обо мне в разговорах с моими друзьями, мне хочется отколотить его!
Гермия в страхе вскрикнула:
– Только не делай этого! Это разгневает дядю Джона, и он может отказать тебе и папе в поездках на его лошадях. Ведь ты знаешь, что меня уже изгнали из усадьбы.
– Папа рассказывал мне, – ответил Питер, – но ты сама виновата, что уродилась такой хорошенькой!
Гермия рассмеялась.
– Ты делаешь мне комплимент?
– Конечно! – ответил Питер. – Если бы тебя прилично одеть и позволить тебе присутствовать на светском сезоне в Лондоне, за тебя поднимали бы тосты в королевском дворце, и я очень гордился бы тобой!
Гермия знала, что он был в таком же положении, как и она, и его богатые друзья – я особенно кузен Вильям – относились к нему свысока, явно показывая, что он был «бедняком у их ворот».
