В попытках силой привести человечество к недостижимому – отказу от физической любви, ограничиваясь духовной, – запреты на занятия любовью громоздились один на другой.
Прелаты бормотали о красоте брака, бросая довольно желчные взгляды на возвышающуюся в его центре двуспальную кровать, одновременно намекая, что монастырь гораздо лучше семейной спальни.
Понятие «безнравственность» имело лишь один смысл. Церковникам, по их собственному признанию, нравились новеллы про убийства и грабежи, но они требовали запретить рассказы о безусловно менее гнусном преступлении: внебрачной любви.
Легче всех прочих прощались грехи отравителям. Воровство, мошенничество, предательство, ревность, шантаж могли быть признаны либо преступлением, либо прегрешением. Они не заслуживали громких проклятий, неизбежных при сексуальной измене.
Разумеется, это мужская позиция в мужском мире. Справедливо сказано, что в среднем мужчина первые тридцать лет жизни посвящает соблазну женщин, а следующие тридцать старается не позволять этого другим мужчинам.
Тем временем женщины совершали почти невозможное, оставаясь желанными для мужчин и все-таки соблюдая строгие стандарты сексуальной добропорядочности!
Нашу цивилизацию планировали мужчины. Божество – мужского рода. Законы выдумали мужчины ради обеспечения превосходства мужчин. Экономика зиждется на мужских интересах. Условности, обычаи, табу защищают мужские привилегии и удерживают женщин на отведенном им месте.
Интересно прослеживать, как мужские старания облегчить интересы собственного пола пронизывают каждую грань общества. По отношению к своим любовным интересам и к их объекту мужчина на протяжении двух тысяч лет проводил двойственную политику, и весьма неудачно.
На Востоке отсутствовало царившее на Западе ощущение, что любовь по своей сути – необходимое зло, пока западная цивилизация силой не навязала или, скорее, не предложила его восточным народам в качестве якобы достойного образца для подражания.
Конечно, восточное превосходство богинь над богами и признание физической любви желанной целью не было безраздельно благостным.
Во-первых, это мешало мужчинам преследовать достойные практические цели обретения власти и богатства; во-вторых, повышенное внимание к женской привлекательности означало, что женщин считают скорее забавой, чем общественным или экономическим субъектом.
Они терпели все унижения, неизбежно выпадающие на долю живой игрушки. «Как прискорбно быть женщиной! Ничто на свете не ценят так дешево», – писал поэт Фу Цзянь в III в. до Рождества Христова.
