И все же в часы бодрости я написал рассказ "Единородный сын" (теперь "Пучина") и опять послал Горькому.
Я уж ни на кого не надеялся, никому не верил и только по-прежнему неугасимо горел во мне гигантский образ Горького. К кому же и обращаться за поддержкой, как не к нему? Получаю от него трогательное письмо и поздравление: рукопись принята в "Летописи" и будет скоро напечатана. А приписка в письме: "Работайте, не щадя сил, и все, что напишете, присылайте мне..." - всколыхнула меня, как огромная теплая волна.
В первые же дни февральской революции я бурно устремился в Питер - во что бы то ни стало увидеть наконец Горького - живого Горького, образ которого, созданный мною, я носил в душе целых восемнадцать лет.
День был промозглый, пегий, грузный, суровый. Бурое небо давило на город, и он непроглядно туманился, распластанный, казарменный, жутко-огромный и грохотал грузовиками. Нева была еще забита льдом, но он уже дрожал в судорогах, был старый, грязно-зеленый и грозный.
У мостов вода уже бурлила черными полыньями в водоворотах. И весь город упруго и буйно дрожал, нервно волновался шинельно-серыми толпами, невидимыми оркестрами и странной стихийной стремительностью пепельных человеческих масс. Было такое ощущение, что этот огромный город накануне был охвачен необъятным пожаром, а теперь - всюду дым, пепелища, и люди еще переживают эту пожарную лихорадку.
В редакции "Летописи" - нутряная тишина и успокоенный электрический свет. А. Н. Тихонов ввел меня в уютную темную комнату. Матово-зеленый абажур мерцал скрытым фосфорическим сиянием и будто совсем не освещал комнаты. Да, моя рукопись принята и будет напечатана в одной из очередных книжек "Летописи". Алексей Максимович? Но его трудно увидеть - он очень занят.
Впрочем, меня он примет. Завтра к часу дня он будет ждать меня.
В назначенный час я был уже на Кронверкском. Огромный серый пятиэтажный дом. Тяжелые дубовые двери подъезда. Робко борюсь с дверью и не могу осилить.
Заперты? Не могу найти кнопки звонка. Иду в ворота, во двор. Обычный гулкий двор - колодец в отвесных утесах высоченных стен. Навстречу идет старушка - должно быть, няня.
- Скажите, бабушка, как пройти к Алексею Максимовичу Пешкову?
Сморщенное лицо ее в недоумении.
- Пешкова? Такого нет здесь... не знаю... не слышала...
- Как не слышали, бабушка! Он живет здесь. Ну, Горький - как же вы не знаете?
Лицо вспыхнуло, в глазах - искорки, морщинки молодеют.
