Вальмону было тридцать лет; блистательный, остроумный, с богатым воображением, абсолютно беспринципный – словом, вполне способный исполнить предназначенную ему роль. Однажды, пригласив Вальмона на обед, Франваль, когда они вышли из-за стола, завел с ним беседу.
– Друг мой, – начал он, – я всегда считал вас достойным моего доверия, и вот настало время убедиться, что я не ошибался... Мне потребуется доказательство твоего доброго отношения, доказательство весьма деликатного свойства.
– О чем идет речь? Объяснись, мой милый, и ничуть не сомневайся в моей готовности быть тебе полезным!
– Как ты находишь мою супругу?
– Прелестная женщина. Не будь ты ее мужем, я бы уже давно стал ее воздыхателем.
– Подобная щепетильность делает тебе честь, Вальмон, однако в случае со мной она излишня.
– О чем ты говоришь?
– Сейчас я удивлю тебя... Именно оттого, что ты ко мне расположен, как раз потому, что я к тому же являюсь мужем госпожи де Франваль, я и настаиваю, чтобы ты стал ее любовником.
– Ты что, сумасшедший?
– Нет, скорее странный, своенравный. Для тебя не новость, что таков мой характер... Я желаю устроить падение добродетели и имею твердое намерение содействовать тому, чтобы поймал ее в ловушку именно ты.
– Какое сумасбродство! Что за причуды!
– Ни слова более: это плод зрелого размышления.
– Итак, ты хочешь, чтобы я сделал тебя рогоносцем?
– Да, хочу и настаиваю на этом, и перестану считать тебя другом, если ты откажешь мне в такой любезности. Я стану содействовать тебе, укажу удобные моменты, продлю их; ты ими воспользуешься, и, как только я удостоверюсь, что добился своего, упаду тебе в ноги, благодаря за оказанную услугу.
– Франваль, не дурачь меня: за всем этим явно кроется нечто необычайное. Я ничего не предприму, пока всего не узнаю.
– Да, но, по-моему, ты немножко щепетилен, и я подозреваю, что разум твой еще не готов принять все то, о чем я говорю. И эти рыцарские предрассудки... бьюсь об заклад, я определил точно? Когда я все тебе расскажу, ты задрожишь, как перепуганный ребенок, и откажешься от дела.
– Задрожу! Я удивлен, что ты так мало меня ценишь: так знай же, мой милый, нет на свете ни одного безрассудства, сколь бы неподобающим оно ни казалось, способного хоть на миг смутить мое сердце.
– Вальмон, присматривался ли ты когда-нибудь к Эжени?
– К твоей дочери?
– Или моей возлюбленной, если тебе так больше нравится.
– Ах, разбойник! Как я тебя понимаю!
– Ну вот, теперь я впервые вижу, что ты проницателен.
