Мы с вождем Техаупоо два дня путешествовали к знаменитому озеру Ваириа,[47] наводящему на туземцев суеверный страх. Немногие белые люди видели то, что мы. Необычное место: дорога сюда долга и трудна, окрестности дики и безлюдны… Вообрази себе мертвое море на высоте тысячи метров в центральной части острова; вокруг в ясном небе вырисовываются остроконечные вершины суровых утесов. Вода холодна и глубока, ничто ее не тревожит – ни шорох, ни дуновение ветра, ни зверь, ни даже рыба. «Прежде, – поясняет вождь Техаупоо, – сюда слетались с гор тупапаху – особенные тупапаху – и били по воде большими альбатросовыми крыльями».
Если будешь в среду на вечере у губернатора и встретишь там принцессу Ариитею, скажи ей, что в этой глуши я не забыл ее и надеюсь на следующей неделе танцевать с ней на балу у королевы. А если увидишь в саду Фаиману или Териа, передай им от меня что в голову взбредет.
Братец, сделай милость, сходи к ручью Фатауа и повидай малышку Рараху из Апире. Привет ей от меня. Прошу тебя, сделай это, пожалуйста. Бедная девочка! Право, клянусь тебе, я люблю ее всем сердцем. Ты, конечно, по доброте душевной все простишь нам обоим…
Рараху ничего не знала о боге Таароа и многочисленных богинях его свиты – она и не слышала никогда о всех этих персонажах полинезийских мифов. Только королева Помаре из уважения к преданиям своей страны выучила имена древних божеств и хранила в памяти диковинные легенды.
Но все поразившие меня странные слова полинезийского языка – те самые, с невнятным мистическим смыслом – были Рараху знакомы; она их употребляла и на редкость поэтично толковала.
– Если чаще будешь оставаться ночевать в Апире, – говорила она, – я тебя научу таким словам, каких девушки в Папеэте не знают, – таких слов много. Когда мы ИСПУГАЕМСЯ ВМЕСТЕ, я тебе расскажу про тупапаху, это очень страшно…
И вправду, у таитян много таких слов и оборотов, которые проясняются постепенно, если долго пожить в лесу под шум ветра и гул океана, ловя каждый загадочный звук в природе…
В здешних лесах не услышишь птичьего пенья; слуху Гаитян неведома эта простая музыка, наполняющая леса прочих широт весельем и жизнью.
Здесь в густой тени, среди лиан и больших папоротников, ничто не летает, не движется, не щебечет; царит непонятная тишина – и она, кажется, определяет меланхолический склад характера аборигенов.
Только в ущельях, на чудовищной высоте парят фаэтоны – беленькие птички с длинным белым или розовым пером в хвосте.
