Польский рыцарь, увидя благородный гнев доблестного юноши, почувствовал непривычное смущение.
— Я к вашим услугам, милостивый пан, — ответил он. — Конечно, если останусь жив в бою. Но верьте, князя Штефана, давнего друга семьи Бучацких, я чту не менее вашего, не меньше собравшихся здесь его верных слуг. И сумею доказать это, надеюсь, завтра. Но скажу по чести, — пан Велимир обвел искренним взглядом окружающих, — если завтра суждена мне смерть, я погибну, так и не поняв этого удивительного государя, о котором в окрестных странах ходят такие противоречивые толки.
— Бабьи толки, боевой товарищ, — промолвил своим густым басом русый гигант-литвин. — Завтра вы увидите господаря в деле и поймете, каков он. К тому же, вы должны знать, что воевода Штефан — один из образованнейших князей нашего времени. Ведь его воспитывал при дворе сам Янош Хуньяди, отец мадьярского короля Матьяша.
После этой перепалки беседа воинов стала откровеннее и дружественней. Гости говорили о том, что король польский и великий князь литовский Казимир увяз в бесплодных попытках обуздать своеволие магнатов и до того утомлен их распрями, что готов отказаться от двудержавного престола и возвратиться в Литву, вою родовую вотчину. Что Матьяш Корвин увлечен юной невестой и старыми интригами — попытками подчинить Богемию, вмешательством в австрийские и польские дела. Что Иван Васильевич, великий князь московский, отдает силы в борьбе с соседними татарскими ханствами — Казанью и Астраханью, а главное — со слабеющей Золотой Ордой, одновременно втягиваясь в великую схватку с Литвою и Польшей за древние русские земли, захваченные западными соседями, и будь у него даже для этого войско, приход его был бы сомнительным за великой далью от Молдовы до Москвы, за отдаляющими их польскими и татарскими владениями. В будущем, может быть, московская помощь придет, а покамест рассчитывать на нее нельзя. Вот и получилось, что князь Штефан стоит перед великим врагом христианства один, с малой ратью, готовясь принять удар несметных басурманских полчищ.
Потом собеседники, словно по уговору, оставили в стороне наскучившие язвы века. Мессер Гастон с комичной печалью в голосе начал жаловаться на затворничество молдавских дам. Могош и Фанци вполголоса стали обсуждать старания баронов, бояр и князей прибрать к рукам дела последних из крестьянских вольных общин, а заодно — и землю. Чара за чарой делало свое дело волшебное котнарское вино, живительный напиток дружбы и воинского совета. И никто не вздумал обижаться, когда ла Брюйер поведал о достигших самых дальних берегов Европы разбойничьей славе молдаван, о которых молва на всем континенте твердила: бьются-де они гораздо лучше чем работают.
