Рядом была лавка генуэзца Везола. У мессера Донато для Володимера был куплен скромный, но вполне приличествовавший молодому воину наряд — коричневый камзол и штаны, татарские желтые сапожки, на плечи юноши набросили темно-красный широкий и длинный кавалерийский плащ на волчьем меху, с высоким воротником. Тут же купили рысью шапку модного польского покроя. Оружие пан Тудор выделил полюбившемуся ему молодому витязю из собственного чулана, где накопилось немало добрых сабель, мечей и палашей, снятых бесстрашным рубакой с убитых и полоненных им врагов.
У порога лавки, словно из земли, вызвав еще раз у Володимера невольный испуг такой внезапностью, выросла фигура Ахмета. Татарин, склонившись перед Зодчим, безмолвно принял покупки и так же молчаливо растворился в толпе. Мессер Везола в страхе плюнул ему вслед и осенил себя крестом.
— О синьор Войко! — воскликнул он, округляя пухлые губы. — Когда же храбрый господин Тудор, высокородный отец ваш, отрубит наконец голову этому дьяволу!
Войку побледнел от гнева. Но Зодчий мягким движением руки остановил готового вспылить юношу.
— Милый Донато, — усмехнулся мастер, — вы опять запамятовали, что ваша досточтимая матушка привезена из набега белгородской дружины на татарский Гозлев.
— Но я-то правоверный католик!
— Мы с вами крещены, Ахмет — обрезан, — величественно бросил мастер. — Господь же Иисус, как известно, принял обрезание раньше чем крещение. Подумайте же как следует, приятель Донато, кто из нас троих ближе к господу, а значит, к спасению души.
Оставив мессера Везола размышлять над этой богословской загадкой, Антонио Зодчий вместе с обоими молодыми людьми двинулся дальше, к гавани.
На спокойной глади полноводного лимана под стенами Белгорода лениво покачивали смоляными бортами бывалые морские красавицы. Стремительно-узкие галеры, словно единороги, выставляли над водой украшенные позолотой и резьбой тараны. Пузатые нефы не без кокетства поднимали высоко над причалом корму с изукрашенными каютами своих патронов. Будто изящные округлые раковины, колыхались под свежим ветром небольшие каравеллы. Суда были оттоманские, венецианские, греческие, французские, каталонские, немецкие, берберийские, но большей частью все еще генуэзские; хотя Константинополь уже пал, турки не спешили окончательно закрывать Черное море для европейской торговли. Всюду реяли флаги и вымпелы; поверх черных бортов горели яркие краски фальшбортов, сверкала позолота надстроек, из открытых для проветривания портов артиллерийских палуб блестели жерла пушек. На фоне лиманной голубизны, в паутине канатов и вант чернел лес мачт. Некоторые корабли готовились к отплытию, и над ними поднимали косые и прямые многоцветные паруса — зеленые, желтые, алые, полосатые или разрисованные изображениями фантастических животных. Над морем, если развернуть все ветрила отдыхавшего под Белгородом флота, возник бы сказочный зверинец — нарвалы, морские кони, драконы, дельфины, пучеглазые ионовы киты, но прежде всего — поджарые, свирепо-гордые, шагающие на задних лапах геральдические львы.
