— А вот моя супруга Марья Власьевна и дочка Глаша.
Вошли в горницу, убранную парадно, по-купечески, с большими божницами, с цветными скатертями, с серебром, выставленным наружу, и половиками по всему полу. Навстречу гостю встала худенькая, маленькая женщина с большими испуганными глазами и дородная девица, лет 18, как две капли похожая на отца.
Иван Васильевич сел на диван, кругом него поместилась вся семья, и ему стало не по себе.
— Чем же вы, дядюшка, занимались в столице? — спросил хозяин.
— Занимался в конторе… Кроме того, кое-что писал.
— Что же вы изволили писать?
— Писал статьи, печатал их, книги издавал.
— Пустое это дело по нынешним временам — писать книги…
— Вероятно, а вашу глушь не доходит хорошая, дельная книга, — оттого вы так и судите, — заметил дядя.
— Это правда, Василий Алексеевич, есть очень приятные, чувствительные книжки… Читаешь, — вдоволь наплачешься… — вставила было суждение жена хозяина.
Тот взглянул на нее так, что она дальше не продолжала.
— Ничего ты не понимаешь… Твое дело бабье, знай свою кухню да дочку и молчи, — грубо заметил он.
Девица хихикнула.
— Что вы это говорите, голубчик… Теперь другие времена: женщина рвется к свету. Это очень похвально и приятно слышать, что Марья Власьевна любит почитать книжку. Хорошая книга переродить человека может.
— Это поучение вы, дядюшка, оставьте про себя. У вас — по-одному, у нас — по-другому… Лучше вы нам объясните, что же вы тут собираетесь делать?
— Пока ничего. А там видно будет…
— Что же у вас, дядюшка, чин большой?
— Нет, совсем маленький.
— Так.
Племянник помолчал и, наконец, проговорил решительно:
— Вы нас извините, дядюшка… Мы не можем вас у себя пристроить, потому и занятий таких нет и помещения маловато.
— Я, голубчик мой, и не собирался у вас устраиваться, — ответил дядя и стал прощаться.
— Куда мог вы? Сейчас закусим… Водочки выпьем… Эй, жена, скорее! — суетился племянник.
— Нет, нет. Спасибо. Я водки совсем не пью…
— Это, дядюшка, плохо. Значит, вы нам не товарищ, — рассмеялся хозяин.
Иван Васильевич вышел в прихожую, и тут он заметил, что на него грустно смотрят большие испуганные глаза жены, точно она хочет ему что-то сказать. Когда он нагнулся, чтобы надеть калоши, она робко шепнула мужу:
— Вы бы позвали дядюшку на кутью.
— Нечего его поваживать. Он нам не ко двору, — шепотом пробурчал ей в ответ хозяин.
Выйдя на свежий воздух, Иван Васильевич вздохнул полной грудью. «Как тут тяжело! Мрак какой-то! Вот где через золото слезы льются… Бедная женщина!» — подумал он, вспоминая худощавое лицо хозяйки и ее испуганные глаза.
