Переходим теперь к результату насчет расового идеала. Из нескольких тысяч примеров я выбрал лишь некоторые, чтобы в конце концов придти к тому же заключению, как и Гроссе, что на этот счет лучше молчать, чем говорить. Эфемерные художественные произведения дают нам порою прочную опору для выяснения расового идеала, идеальные произведения редко дают такую опору, а произведения поэтов — никогда. Суждения мужчин туманны, суждения самих женщин преувеличены, и потому не остается ничего иного, как относиться к этим источникам таким же образом, как врач относится к анамнезу пациентов: если сведения, сообщаемые пациентом согласуются с теми данными, какие врач получает при исследовании, тогда он верит пациенту, в противном случае он не верит.
Чтобы определить естественный расовый идеал во плоти и крови, нам приходится сравнивать фотографические снимки. Но и тут мы связаны определенными рамками.
К сожалению, невозможно из всех прекраснейших женщин выбрать наиболее красивую, сделать с нее фотографический снимок и представить ее как образец наивысшей женской красоты. К сожалению, для одного человека также невозможно даже только рассмотреть все существующие фотографические карточки, чтобы сделать выбор из них. Наконец, те, которые снимаются, далеко не всегда относятся к прекраснейшим людским экземплярам. Так, иная Венера умирает, и окружающие никогда даже и не подозревали, чем она была.
Мне приходится довольствоваться здесь тем, что я даю наилучшее из тех многих тысяч фотографий, какие я рассмотрел. Теперь к делу.
Протоморфные расы назывались и называются еще иногда дикарями. В детстве, как и всякий из нас, я увлекался Робинзоном Крузо и особенно дивился дикарям, которые живыми берут в плен своих врагов и пожирают их. Это казалось мне верхом мужской энергии; Пятница, пленник, беглец были презренны в моих глазах. Я тогда с недоверием улыбался бы, если бы кто-нибудь сказал мне, что у этих дикарей есть женщины, — женщины, на которых я, как будущий мужчина, смотрел с величайшим презрением.
Теперь я знаю, что и у них есть женщины. Однажды я даже беседовал в недрах Калифорнии с одной индианкой, кое-как объясняясь знаками. Она жила в убогой хижине, муж ее через день отправлялся на рыбную ловлю, а по утрам помогал чистить скребницей лошадей в ближайшей гостинице; она же суетилась у огня в старом, поношенном, шелковом бальном платье, которое ей когда-то кто-то подарил, и жарила рыбу — добычу своего мужа.
