— Надо бы на озеро сгонять.
Только и всего.
А вот поди ж ты: по прошествии сорока лет помнятся все подробности — как заезжали за приятелями, как с воплями мчались под зелеными кронами деревьев.
— Вот вам! — хохотал Алек, стукая каждого по темени буханкой ржаного хлеба. — Это про запас, если сэндвичей не хватит.
Сэндвичи лежали в корзине — их приготовил Ник, не пожалев чеснока; потом, когда закрутились романы с девушками, тяга к чесноку пошла на убыль.
Втиснувшись по трое на переднее и заднее сиденья и обняв друг друга за плечи, они помчались по раскаленным, пыльным проселочным дорогам; в жестяном тазу постукивал кусок льда, прихваченный для охлаждения пива, которое предполагалось купить по пути.
Чем же был примечателен тот день, если сорок лет спустя он вспомнился столь живо, ярко и выпукло? Возможно, каждый из приятелей задавался тем же вопросом. За несколько дней до пикника он нашел сделанную четверть века назад фотографию своего отца в окружении университетских однокашников. Этот снимок чем-то его зацепил — обострил до предела чувство быстротечности времени, напомнил, как стремительно уносятся назад годы юности. А ведь сделай он тогда свою собственную фотографию — и четверть века спустя его дети не поверили бы своим глазам: надо же, такой молодой, незнакомец из незнакомого, безвозвратного времени.
Возможно, потому они и отправились на тот прощальный пикник — каждый подозревал, что по прошествии времени они, завидев друг друга, станут переходить на другую сторону улицы, а если столкнутся нос к носу, то будут говорить: «Надо бы нам как-нибудь собраться!» — вовсе не имея этого в виду. А может, причина крылась в другом, только мистеру Уэллсу сейчас вспомнилось, какой стоял плеск, когда они ныряли с пирса под желтым солнцем. А потом было пиво с бутербродами в тени деревьев.
«Пеклеванный хлеб так и остался нетронутым, — вспомнил мистер Уэллс. — Забавно: будь мы чуть голоднее, нарезали бы его ломтями, и эта буханка на прилавке не пробудила бы никаких мыслей».
Растянувшись под деревьями в какой-то золотистой истоме, рожденной из пива, солнца и мужской солидарности, они дали зарок встретиться через десять лет у здания суда в первый день нового, тысяча девятьсот двадцатого года, чтобы посмотреть, как у них сложится жизнь. Беззлобно подкалывая друг друга, они вырезали на буханке свои имена.
— А на обратном пути, — сказал вслух мистер Уэллс, — мы распевали «Мунлайт-Бэй».
Он вспомнил, как они мчались сквозь жаркую, сухую тьму и вода с их плавок стекала на тряский дощатый пол автомобиля. Ехали окольными дорогами, просто от балды — и это было самой веской причиной.
