«Значение мессианской идеи соотносится с бесконечным бессилием еврейской истории в течение всех столетий изгнания, когда она была не готова выйти на передний план мировой истории. Отсюда предварительность и временность еврейской истории, не позволявшая целостного самоощущения. Мессианская идея — это не только утешение и надежда. Каждая неистовая попытка осуществить ее приводила к абсурду и открывала бездну отчаяния. Есть нечто великое в жизни с надеждой, но одновременно и глубоко нереальное. Личная значимость индивидуальности уменьшалась, и человек никогда не мог полностью выразить себя, поскольку несовершенство его стараний никогда не могло соответствовать общепринятой высшей ценности. Так мессианская идея в иудаизме вынуждала жить в ожидании, в отсрочке, когда ничего не могло быть окончательным и определенным, ничто не могло быть бесповоротно завершено». [15].
Здесь Шолем описал условие, ставшее особенностью современных еврейских писателей. Если еврейское изгнание через мессианскую идею ведет к непреодолимому несовершенству и незавершенности в еврейской жизни, следовательно, еврейские писатели сталкиваются с постоянным разочарованием. Речь идет о «галуте текста», что Деррида назвал «необходимостью интерпретации, как изгнания». Если же Шолем прав, то изгнание должно уменьшать персональный успех, зато поощрять надежду.
Аллан Мандельбаум пишет [16]:
Diaspora,
Is still the way
of shreds and shards,
of all that frays,
discolored words,
and leaves astray,
and winds that scatter
resting birds…
Как мог, я перевел, хотя не сумел сохранить размер.
Диаспора, —
это все еще путь
из всех этих обносков,
клочков, черепков,
обесцвеченных слов,
заметенной листвы и ветров,
швыряющих обмерших птиц…Разумеется, лучше всех это выразил Кафка, говоривший о «чистоте и красоте неудачи» [17].
Вхождение евреев в западную культурную жизнь в XIX - - начале ХХ века совпало с ростом модернизма. Кафка, наверное, наилучший и наиболее очевидный пример тому. Его отец отступил от иудейской традиции. Кафка рассказывает: «[Oтец] точно освободился от необходимости выглядеть передо мной благочестивым» [18]. Вместе с тем отец Кафки «учил иврит и идиш и легко разбирался в новом тайном учении, в Каббале».
6
Евреи, вдохновленные мечтой о гуманизме, обычно связывавшейся с либеральными или левыми программами, действовали весьма агрессивно. Марк Шехнер объясняет:
«Невозможно ошибиться, рассматривая марксизм, в определенный момент, внедрившийся в еврейское существование, как замену иудаизма. Марксизм полностью перенял у галахического, ортодоксального иудаизма принадлежавшее им ему право интерпретировать мир, диктовать принципы, определять и регулировать образ жизни и руководить обществом. Когда марксизм провалился, то интеллектуалы оказались не менее дезориентированными и потрясенными, чем их деды, пережившие распад традиционного еврейского уклада жизни, управляемого
