Однажды Лиза не приходила долее обыкновенного. Наконец, я завидела ее в окошко и выбежала к ней навстречу. Она вошла, дыша свежестью, с разрумянившимися щеками; на длинных ресницах блестели таявшие снежинки и придавали особенный блеск ее глазам.
— Видишь, — сказала она с улыбкой, показывая запечатанный конверт.
— Что это, письмо?
— От Татьяны Петровны к Авдотье Петровне. За мной приехали!..
У меня будто упало сердце. Я так мало думала о разлуке с ней, и чем веселее принимала эту разлуку Лиза, тем грустнее и тяжелее было мне скрывать свою печаль, а скрывать заставляла меня тайная внутренняя гордость. Мне было просто обидно казаться печальною и тоскующею о ней без раздела и участия с ее стороны.
Мы нетерпеливо дожидались, пока найдутся тетушкины очки, как нарочно затерявшиеся на этот раз, и прочитается письмо. Очки нашлись, но тетушка читала таким тихим шепотом, что мы ничего не могли расслышать. После чтения письма тетушка приняла серьезный и озабоченный вид и бросила на меня взгляд, давший мне ясно разуметь, что письмо касалось и меня.
Видя, что тетушка отложила объяснение, мы ушли к себе, то есть в мою комнату.
— Верно, Татьяна Петровка просит тебя к себе погостить, — сказала Лиза. — Дай Бог, чтоб тебя отпустили! Как ты думаешь, отпустит она тебя?
— Не знаю, Лиза…
— Тебе хочется ехать?
— Я Татьяны Петровны не люблю.
— Да что тебе за дело до Татьяны Петровны. Было бы весело. Право, ведь уж здесь надоело, Генечка!
Меня позвали к тетушке.
— Мне надо, друг мой, поговорить с тобой, — сказала она. — Вот сестрица Татьяна Петровна просит тебя в гости к себе, то как ты думаешь, Генечка?
Этим вопросом тетушка поставила меня в довольно затруднительное положение. Живя с ней вместе столько лет, я уже достаточно применилась к ее характеру, чтобы понять, что вопрос этот был только одна форма. Этим я не хочу сказать, чтобы тетушка действовала деспотически, но она более любила угадывать желания, чем видеть их ясно и положительно выраженными. Она любила ставить людей в подобные затруднительные положения и всегда была довольна, когда из них ловко выпутывались. Это, по ее мнению, было задатком ума и будущего уменья жить в свете. Она очень хорошо понимала, что эта поездка была для меня занимательною новизной и средством пробыть еще несколько времени с Лизой, но была бы недовольна, если б я настоятельно выразила ей это. Что же я могла отвечать?
Сказать, что мне хочется ехать, значило показать, что я с радостью принимаю первую возможность расстаться с ней. Отречься от желания ехать — очень легко могло случиться, что тетушка схватилась бы за это, чтоб избавиться от неприятной для нее разлуки со мной.
