- А ведь часто, почти всегда, говорит правду, - сказала Маша.
- Да, правду, конечно… Только все как-то рубит, рубит с плеча.
- А вас бы все по головке гладить, - вот как я теперь? - сказала Маша, проводя рукой по седым волосам Якова Иваныча.- Рубит с плеча! - прибавила она, - он дела хочет, а не слов.
- Да ведь он только и кричит: лети в пропасть, если правду любишь… Ведь на кого попадет - и погубить недолго.
- Ну что ж? и лети, если точно любишь…
Старик посмотрел на нее с тоскливым беспокойством.
- Он и сам полетит, - прибавила Маша.
- Ну еще увидим, как полетит; может и шею свернет… Что пользы-то?
- Как что пользы? А какую пользу делали мученики, умирая за веру?
- То, Маша, другое дело: то для Бога.
- А это разве не для Бога? разве в правде не Бог?
- Как, однако, Маша, твой ум развился! - вмешалась Ненила Павловна, - такие суждения у тебя смелые! Вот что значит общество образованных мужчин!
Яков Иваныч опустил глаза и глубоко вздохнул. Маша заметила его тревогу и постаралсь успокоить его лаской и веселостью. Яков Иваныч загляделся и заслушался ее и сознавался невольно, что теперь она стала не та, что манеры ее сделались мягче, приятней и самая речь лилась стройнее и свободнее.
Вечером приехали гости, между прочими Налетов и Арбатов. Первый был не в духе и все почти молчал; зато последний был необыкновенно оживлен; он пел, говорил, рассказывал, - и все это так увлекательно, что даже Яков Иваныч подумал, уезжая:
- Батюшки! не влюбилась бы в него Машенька!
____________________
- Погляди-ка, Аграфена, не едут ли? - говорила Анна Федоровна своей ключнице.
Аграфена высунулась в окошко, поглядела с минуту в сторону на дорогу и безнадежно произнесла:
- Никак нет-с.
- Чтой-то они запоздали? уж скоро семь часов; я к обеду ждала. Уж не запил ли братец твой? ведь ему только была бы оказия - сейчас наглохтится. Хоть бы ты его пощуняла.
- Что мне, сударыня! у него самого борода седая; слава Богу, не молоденький.
- Эка старая пьяница!
- Что делать, матушка, - слабость человеческая. Дал бы ума, да своего мало…
- Чу! собаки лают, - проговорила тревожно Анна Федоровна.
- Ну, это никак они! - сказала Аграфена и хотела выйти.
- Прибери со стола-то. Экая разиня, не догадается, - закричала Анна Федоровна. - Верно, Ненила Павловна с ней.
- Да уж я очень обрадовалась! - умильно отвечала Аграфена, снимая со стола тарелку с огуречными семенами и пучки калуфера*.
Анна Федоровна всегда сама разбирала овощные семена и вязала калуфер.
