— А! то-то же… а не вы ли сами то же говорили? — Помните змею, что вы растоптали?
— Помню… Да это что! я и не говорю, что теперь мы бьем Бонапарта или прежде били, а он вон что плетет о нем: «Мужичишка в рекруты не годится: ни кожи, ни рожи, ни виденья; раз ударишь, так и след простынет и дух вон, а он таки лезет вперед на русских. Ну, милости просим!.. Лишь перешел за Вислу, и стали бубнового короля катать: над Пултуском по щеке — стал покашливать; под Эйлау по другой — и свету Божью невзвидел…» А вон мне солдаты говорили, что там нас бубновый король катал…
— Ну, не совсем.
— Как не совсем! Ведь мы же отступили, как и сегодня отступаем.
— Экой вы какой горячий… Недаром о вас все говорят…
— Что говорят?
— Да что вы вчера целый отряд французских драгун обратили в бегство…
— Вздор какой! (Но девушка не могла скрыть чего-то, не то краски, не то бледности, набегавших на ее щеки, — и стыд, и радость вместе.) — Их было всего три или четыре человека…
— Полно скромничать… А кто свою лошадь отдал офицеру в самом пылу сшибки?
— Да ведь он ранен был, а я здоров.
— Ну, вестимо! Зато теперь везде слышно: «Проявился, — говорят, — какой-то отчаянный мальчишка, не то девчонка, да так и лезет на смерть, очертя голову…»
— Это не обо мне, это о Жучке говорят… Непременно сочиню оду Жучке…
В поле ратном, в поле чести
Жучке вырыли могилу,
А копали палашами,
Оросили всю слезами,
И как Жучку погребали —
«Мысли вслух» над ней читали.
— Однако, Дуров, вы не только злой рубака, но и злой стихотворец.
— Поневоле будешь злым, когда все злит, на что ни взглянешь… Мне теперь стыдно вспомнить, как я вместе с офицерами нашего полка, когда еще не столкнулись лицом к лицу с Бонапартом, декламировал из «Дмитрия Донского» Озерова>{11}:
И чувство пылкое, творящее героя,
Покажем скоро мы среди кровава боя!
Вот и показали!.. А один офицер все носился с этим стихом:
Поди и возвести Мамаю,
Что я его как черта изломаю!
— А сегодня, когда я его спросил — «ну что — изломали Мамая?» — так он отвечал, что солдаты потому плохо дрались, что были голодны, что провиантские чиновники совсем заморили нашу армию.
— Это правда, — подтвердил Греков. — Вчера французы отрезали было у нас обоз с провиантом, а наши гаврилычи напали на них и отбили. Так провиантский чиновник, который заведовал этим обозом, подбегает к нашему уряднику, что обоз отбил, и падает ему в ноги — так и валяется. Урядник думает, что тот его благодарит за спасение обоза, да и говорит, что не за что-де благодарить; а тот валяется в ногах и просит, чтоб отдали обоз французам опять… «Как! — говорит урядник, — французам отдать?» — «Да там, — говорит чиновник, — вместо крупы и муки, по ошибке — каково! — по ошибке… — говорит, — приемщика оказался песок да опилки…»
