Он встает и крестит голову дочери.
— Ну, прощай, покойной ночи, спи хорошенько, — говорит он, нежно взяв ее за подбородок. — Прощай, пучеглазая…
И он уходит… Пучеглазая бросается на колени и целует пол — то место, где стояли ноги отца. Слезы так и полились из переполненных глаз… «О, мой папа! мой добрый, мой друг!.. Один ты у меня был на свете — и тебя я покидаю…»
Шаги отца слышатся на лестнице, ведущей в мезонин. Вот он наверху — шаги слышатся над головою… Шаги дорогого существа, шорох платья милой — это тот же шепот любви, шепот признанья… «Дорогой мой папочка… не буду уже больше никогда я прислушиваться к шагам твоим, к голосу твоему милому, ласковому…»
Девочка встает с полу и подходит к зеркалу, висящему на стене рядом с отцовскою саблей. В зеркале отражается бледное, заплаканное личико.
«Прощай, мой милый капот, — я его папе оставлю на память…»
Девочка снимает с себя капот и остается в одной беленькой сорочке. Так она кажется еще моложе — совсем ребенок. Потом берет со стола ножницы, подносит их к своей белокурой, совсем растрепавшейся косе… «Вот и постриженье мое… прощай, коса девичья, прощай краса рабыни — историческая крепостная запись женщины на вечное рабство… Ах, мама, мама! теперь я не раба…»
Скрипят ножницы, с трудом перерезывая белокурые пряди косы одну за другою…
Великий шаг для женщины — исторический шаг! Обрезать косу в 1806 году, когда и теперь стриженая женщина считается чуть ли не чудовищем, решиться на такое дело в 1806 году, когда даже непокрытая женская голова позорила эту голову в глазах большинства, — это был исторический подвиг. И этот исторический подвиг в 1806 году совершает пятнадцатилетняя девочка.
Обрезав косу вкружало, по-казацки, она кладет отрезанные пряди в стол… «Папочке на память — он любил мои волосы, любил „льняную головку“…».
— Теперь я совсем казачонок, — шепчет она, глядя на себя в зеркало. — Совсем выросток казачий — и лицо у меня другое, — никто не узнает, что я девка, барышня…
Но вдруг румянец заливает ее бледные щеки: сорочка спустилась с плеч и открыла ее белые девические груди, небольшие, но круглые, упругие…
«Ах, противные… вот где я женщина… Но я вас затяну в чекмень — никто не увидит, никто не догадается, что там под чекменем… И женскую сорочку долой — у меня припасена мужская…»
Странная девочка уходит за полог постели и через несколько времени выходит оттуда совсем преобразившеюся. Это действительно казачонок, «выросток» — такой стройненький, с «черкесскою тальей». На голове — высокий курпейчатый кивер
