К полночи раздался негромкий стук в дверь. Я открыл, и внутрь ввалился огромный человек в заснеженной дохе — Бурчи. Молча встал на пороге.
— Заходите внутрь, — пригласил я, чуя неладное. — Проходите к очагу, погрейтесь.
Бурчи подошел к огню, протянул к теплу руки.
— Давно приехал? — спросил через плечо.
— Недавно, как раз до бурана.
— Повезло. Такая метель, что руки не видать.
Дом Бурчи был недалеко от нашего, идти ему было недолго, но в такую погоду даже для недолгого пути должна была быть веская причина.
Бурчи повернулся, снял доху, сел. Чувствовалось, что он готовится что-то сказать.
— Беда пришла в твою семью, сынок, — произнес Бурчи, и сердце мое оборвалось. — Мать твою схоронили два месяца назад. Хворь неизвестная напала. Полселения с тех пор перемерло. Шалбан-ага помер. Говорят, в соседних хосунах так же: валятся люди, сгорают за пару дней.
Мне было трудно дышать. Говорить я не мог. Потом выдавил:
— Нишкни?
— Жива, — кивнул Бурчи. — Вырыла себе землянку на склоне холма, там теперь живет. К людям не приближается. Совсем дикая стала.
При этих словах мне ужасно захотелось к Нишкни. Она была теперь единственным родным мне человеком, родной душой. Я бы пошел к ней сразу же, не обращая внимания на буран, если бы не тяжелая рука Бурчи, опустившаяся на плечо.
— Буран такой, что ты собьешься с пути, не сделав и двух шагов, — сказал он. — Утром пойдешь. А пока давай матушку твою помянем.
Он вытащил бутыль ойрака, развернул сверток с мясом и хлебом. Мы выпили.
— Я сидел с ней, когда она умирала, — произнес он в тяжкой тишине. — В беспамятстве была, все звала тебя.
Говорить я не мог. Не мог ответить ему. Ком стоял в горле, и ойраком было не растворить его.
— Хорошо, быстро отмучилась, — сказал он. — В селении еще с десяток человек больны. Верно, духи прогневались за что-то на нас… Ох, когда же?
Мне бы надо ответить, а я не мог. Хотя бы успокоить его, сказать, что скоро, — но не мог я.
— Ну, я пойду, — поднялся он, не дождавшись ответа.
— Спасибо вам, дядя Бурчи, — с болью вытолкал я из себя слова.
— Заходи, если что понадобиться.
И я остался один. Дом сотрясался от ветра, и так же сотрясалась от рыданий моя душа. До утра просидел я, плача и слушая рыдания ветра.
До сих пор не верю, что в то утро я встретил тэнгэра. Сколько раз я слушал рассказы о явлении этих светлых грозных существ, и всегда солнце сияло в такие дни, никогда не являлись они в дни унылые и пасмурные. А в то утро небо было серым и скорбным, сеял мелкий снег, и вся степь до горизонта была белой, как погребальные пелены. По снегу, по глубокому снегу пробирался я к холму, где была землянка Нишкни. Ничего на свете не хотел я так, как увидеть ее. Я торопился и несколько раз падал, увязая в снегу. Снег перестал, и подул ветер, резкий злой ветер, который всегда дует зимой в степи. К этому времени я добрался до холма.
