Я бросился наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Позади я слышал громкий топот Пуци. Наверху я обогнул перила и рванул дальше через площадку. Пять дверей — две открыты. Напротив одной из открытых дверей стояла госпожа Шрёдер, привалившись спиной к стене. Она выглядела так, будто какая-то сила пронесла ее по воздуху и припечатала к стене. Голова опущена, лицо закрыто руками.
Я промчался мимо нее в комнату, где витал запах смерти.
Комната была большая. Диван, обтянутый красной шенилью, маленький письменный стол и стул, мягкое черное кресло и тахта. Шкаф, выкрашенный в розовый цвет. Тяжелые красные шторы на высоком окне раздвинуты.
Кровать стояла у дальней стены. На кровати поверх покрывала лежала Нэнси Грин.
На ней была часть туалета, который описала госпожа Шрёдер. Черное шелковое платье без рукавов и черные шелковые чулки. Но ни туфель, ни шляпки, ни накидки не было. Если бы не легкое покраснение кожи, можно было подумать, что она спит. Глаза закрыты, худое симпатичное личико стало несколько плоским, кожа уже не так туго обтягивала скулы. Короткие русые волосы, веером рассыпавшиеся вокруг лица. Руки сложены на груди — одна поверх другой. Я заметил, что ногти у нее на руках изумрудного цвета. Ногти на ногах под прозрачным шелком были того же цвета. На шее небольшие синяки.
— Бог мой! — Это воскликнул Пуци. Наклонив голову, чтобы не зацепить дверной проем, он вошел в комнату и застыл на месте. — Она что?.. — Он сглотнул слюну и поперхнулся.
— Еще как. — Я поднял ее левую руку за запястье. Рука была вялая — трупное окоченение пропало. Я отпустил руку, но ее холод так и остался у меня на пальцах. — Похоже, в ночь с понедельника. — Я вытер руку о брюки.
Я не знал Нэнси Грин, но когда я смотрел на ее тело, распростертое на кровати, то ощутил горечь утраты, такую же сильную и гнетущую, как если бы я ее знал.
Все дело в этом дурацком лаке для ногтей. Ярко-зеленые ногти — девушка выбрала этот цвет как будто в тон своей фамилии, возможно, шутки ради — делали ее совершенно особенной, не похожей на других, и вот ее не стало — она ушла навсегда.
— Фил, — сказал Пуци, — надо уходить. Надо линять, пока не нагрянула полиция.
Я повернулся к нему.
— Даже не думайте, Пуци. Госпожа Шрёдер знает мое имя. И где я остановился.
Он оглянулся на дверь словно в раздумье, не выйти ли в коридор и не разделаться ли с госпожой Шрёдер. Потом снова повернулся ко мне, уныло опустив плечи.
