— Может, это как-то связано с тем, другим человеком. С которым встречался Гитлер. Так вы сказали, возможно несколько вариантов.
Мисс Тернер отпила чаю.
— Мне кое-что пришло в голову.
Я попробовал кофе. В надежде получить за двести тысяч марок что-нибудь не очень похожее на помои. Но меня постигло разочарование.
— Что же? — спросил я.
— Ту винтовку подбросили ДО того, как прогремел выстрел. Отвлекающий маневр. А на самом деле стреляли из другой винтовки.
Я кивнул.
— Плачу за чай.
— Пуля предназначалась не господину Гитлеру, а другому человеку.
Я улыбнулся.
— Кроме того, я угощу вас сегодня и ужином.
Так уж вышло, что платить за ужин мне не пришлось. За меня заплатил самый знаменитый в Германии экстрасенс.
Гостиница «Адлон»
Берлин
Вторник
15 мая
Дорогая Евангелина!
Боюсь, это письмо будет совсем коротенькое — пишу наспех и в любую минуту могу прерваться. Мы с господином Бомоном отправляемся ужинать за компанию с гигантским немецким плюшевым мишкой, а зовут его — честное слово, ни капельки не выдумываю — Пуци Ганфштенгль.
Здесь все так же дождливо. Я даже начинаю думать, что дождь в Германии идет беспрестанно.
Но мне хочется рассказать тебе, какой же все-таки свинтус этот господин Бомон, а вернее, совсем наоборот.
Как ты, надеюсь, помнишь, мы сидели вдвоем в вагоне-ресторане. Фарфоровые тарелки, серебряные приборы и льняная скатерть были великолепны, правда, рагу из лосятины, как я уже писала, подкачало. Зато обслуживание было на высоте, да еще при уютном и романтичном освещении.
Господин Бомон и в лучшие времена не слишком разговорчив. Похоже, он считает, что простое «да» или «нет» с лихвой замещает ответ на любой вопрос. Поэтому я даже удивилась, когда он вдруг ответил на мой вопрос: вы первый раз в Германии?
— Да, — сказал он. Банальный ответ. А потом он добавил как бы между прочим: — И слава Богу.
Я нахмурилась.
— Что вы имеете в виду?
— Я насмотрелся на немцев на войне, — пояснил он.
— Но, господин Бомон, — заметила я, — вам не кажется, что это несколько… узкий взгляд на вещи?
Он слегка усмехнулся. То была одна из тех многозначительных усмешек, которая подразумевала, что усмехнувшийся знает неизмеримо больше по поводу чего-то, а то и всего, чем тот, кому эта усмешка предназначена.
— Вы так считаете? — спросил он.
— Понимаю, — сказала я, — война стала для вас тяжким испытанием. Но и британцы, знаете ли, тоже хлебнули лиха. Около миллиона человек погибших. Полтора миллиона раненых или отравленных газом. Да и для немцев она наверняка была страстью Господней.
