Гефестион снял с него хитон. Повязка на плече была влажная, пропитанная не только потом, но и кровью. Гефестион нахмурился.
— Позвать Филиппоса? — спросил он. — Или египтянку?
— Нет. — Голос Александра прозвучал спокойно, без резкости, но споры исключались.
Гефестион, ничего не боясь, все равно стал бы спорить, если бы можно было чего-то добиться. Он пожал плечами и принялся разматывать бинты с опухшего плеча. Рана, насколько он мог понять, выглядела не хуже, чем раньше. Она заживала, кажется. Наконец-то. Что же до распухшего бедра с огромным кровоподтеком…
— Вот что ты с собой делаешь, — сказал он укоризненно.
Александр ничего не ответил. Губы его были плотно сжаты. Он не сдавался боли, как не сдался бы ничему другому — ни человеку, ни богу, ни силам природы.
— В один прекрасный день ты погибнешь из-за своего упрямства, — сказал Гефестион. Он говорил так, не глядя на царя, достал чистые бинты из ящика у кровати, принес вату и кувшин с бальзамом, который сделала египтянка, странная маленькая женщина, умная, владеющая многими искусствами и знаниями. Гефестион занялся перевязкой.
— Значит, — сказал Александр, когда он уже почти закончил, — ты тоже считаешь, что я глупец.
— Не глупец, — возразил Гефестион.
— Ну безумец.
— И не безумец.
Александр дернулся. Гефестион нахмурился. Александр остался сидеть смирно, но не дольше, чем нужно было, чтобы закончить перевязку. Он тут же вскочил и заходил взад-вперед.
Гефестион сидел на корточках и наблюдал. Было какое-то странное успокоение в том, чтобы делать то, что он делал, — неужели уже целых десять лет? Сохранять неподвижность, когда Александр метался. Сохранять спокойствие, просто присутствовать.
Александр остановился и резко повернулся. Замечательное движение — грациозное, стремительное, совершенно непринужденное, несмотря на перевязанное плечо, на поврежденное распухшее бедро.
— Я вынужден был так поступить, — сказал он. Гефестион ждал.
Александр заговорил быстро и напряженно:
— Я должен был дать урок. Такое неповиновение… такое сопротивление… я должен был их подавить.
Говорят, что я потерял себя, что зашел слишком далеко.
— Это так?
Александр засмеялся, но сдавленно.
— Знаешь, я был уверен, что ты скажешь именно так. После Фив ты ничего не говорил.
— Тогда было нечего сказать.
— В Фивах было хуже. Здесь сопротивлялись персы. Война была необходима. Там была Греция, и я разрушил Фивы.
— Тогда я сам был достаточно зол, — сказал Гефестион.
